зашел сразу? Быстро набираю номер Рудиса и слушаю сигнал.

— Аллооо… — судя по протяжной интонации, Рудис как следует набрался.

— Привет, Рудис! Это Матис.

— Матис… ой, Матис!

— Уже с самого утра закладываешь?

— Ах, Матис, если б ты знал…

— Что случилось?

— Увезли… моих увезли. Ты понимаешь?! Той ночью… как скотинку…

Что я могу ему сказать? Выразить сочувствие — мне очень жаль, какой ужас, кошмар. Все фразы кажутся такими плоскими, затертыми. Никогда мне не удавалось сердечно, лишь словами, выразить человеку свое сострадание.

— Матис, чего ты затих?

— Ну… это ужасно. У меня просто нет слов, — говорю, а самому досадно от того, что произношу. — Я приеду к тебе, так будет лучше.

— Да… нет, лучше я к тебе. Да… — Рудис на миг умолкает, а потом добавляет. — Но позже. Дико хочется спать.

— Война началась, ты хоть знаешь?

— Какая война, в каких краях?

— Немцы напали.

— Серьезно?

— Серьезнее некуда.

— Ну, мать честная… война… ну тогда… ты будешь дома?

— Да.

— Хорошо, я буду.

— Когда, ну, примерно?

— Когда-нибудь… Погоди, мне нужно это все уразуметь… постараюсь быстро.

— Договорились, буду ждать.

Положив трубку, помахал Этельсону и направляюсь к дверям. Тут вспоминаю, что ничего не купил и возвращаюсь к прилавку.

— Прости, я невольно услышал. У него родных увезли, да?

— Да, — вынув кошелек, обвожу полки затуманенным взглядом.

— Не нужно ничего покупать! — Этельсон поднимает ладонь. — Такое горе, такое горе… но все-таки лучше купи, пока еще есть.

— Да, и я тоже так думаю. Две буханки ржаного, фунт масла, чесночную колбасу и… и тминный сыр, — вспомнил, что дома нет ничего съестного, — и полштоф, нет, два, на всякий случай.

— Может, соль и спички? Пока все не выгребли.

— Да? Не знаю, а сколько брать?

— Ах ты, Господи, да забирай все.

— Ну, это будет слишком, мне кило хватит. Тогда еще хлеба. Нет, лучше галеты и макароны. И еще вон тот кусок сала, и еще три полштофа… папирос десять, нет, двадцать пачек… Спичек дайте побольше. Они ничего не весят.

Из магазина выхожу с полными руками, едва могу нести. Хуже всего, что я почти все деньги потратил. Боковым зрением замечаю остановившуюся женщину. Она смотрит на меня и тут же бросается в лавку. Я удовлетворенно выпрямляю спину и улыбаюсь. Мои закупки дали ей ценный сигнал — в военное время запасы нужно делать вовремя. Люди добрые, поторопитесь!

Беспорядка в доме не стало меньше, зато солнечные лучи ярко высвечивают слой пыли. Пасмурным днем смотрелось бы чище. В окно замечаю соседа из дома напротив. Набургс стоит в открытой калитке и попеременно смотрит то направо, то налево. Кажется, он ждет, что вот- вот появится немецкая армия, только не знает, с какой стороны улицы. Идти разговаривать не хочется, но неплохо бы узнать, может, кто-то искал меня в последнее время. Да разве это настолько важно? Даже если искала милиция или другие органы, то теперь у них вряд ли будет время возиться со мной. Сейчас у них полно забот совсем другого масштаба. А если заходил друг или знакомый ко мне или Рудису, то оставил бы записку. Почтовый ящик пуст.

Уборка дома не относится к моим любимым занятиям, но, когда я управился, самому стало приятно. Правда, на сердце все равно неспокойно, ведь я остался без документов. Придет немец, спросит, а ты кто такой — иди докажи ему, что я честный сын своего народа. Может, Рудис еще раз поможет? Бедный Рудис… не знаю, как бы я себя чувствовал, если бы моих запихали в вагон и увезли в неизвестном направлении? Скорее всего, тоже топил бы горе в бутылке.

Уже десять вечера, а от друга ни слуху, ни духу. Зная, насколько он непредсказуем, сильно не тревожусь. Он может заявиться в любую минуту. После недосыпа ночью веки тяжелые, как свинец. Нет смысла зевать, пора давить подушку. Когда придет, тогда придет, не пропущу.

Просыпаюсь, когда солнце уже высоко. Все тихо. Сквозь сон чудилось, что где-то далеко стреляют и взрывают, но, скорее всего, это был только сон. В окно доносятся птичьи голоса, и больше ничего. Но куда Рудис подевался? Идти снова звонить? Неохота… Ой, Коля! Нужно было ему сообщить, что со мной все в порядке. Но как — телефона в Скуиняс нет. Наяривать такой кусок туда и обратно? Будь у велика покрышки в порядке… Алвина! Она сегодня везет молоко в магазин. Смотрю на часы — несколько минут десятого. Может, уже и поздно. Ну только если она задержалась, ожидая привоза товаров. Второпях натягиваю одежду и выметаюсь. Если побегу наперерез, может, повезет. Да, мне повезло. Пегий Принц стоит, привязанный к столбу, пока Алвина покупает прессу в киоске на улице Робежу. Прибавляю ходу и появляюсь перед нею. Сообщаю, что еще какой денек задержусь дома, пусть Коля не волнуется. Хозяйка добродушно грозит пальцем, мол, будь осторожен, и уходит к своей телеге. Я тоже покупаю «Циню». Газетам верить нельзя, но просмотреть нужно. Сразу в глаза бросается декрет о мобилизации военнообязанных. М-да, я числюсь в резервистах… Ну и? Неужели они думают, что после всего, что случилось, я вступлю в Красную армию и буду защищать советскую родину? Потерпят. Меня нет дома, и газеты я не читаю. Ищите ветра в поле, товарищи!

Пока меня не было, кажется, никто не заходил. Ну нет, так нет. Сегодня еще подожду, но, если завтра утром не придет, подамся обратно в Скуиняс. Сколько можно ждать.

Быстро завтракаю и иду в беседку почитать «Циню». Объявлено военное положение. Каждый трудоспособный должен участвовать в подготовке убежищ полевого типа, чтобы жители могли укрыться во время воздушных налетов. Что дальше? С восьми вечера до пяти утра нельзя выходить на улицу. Граждан, которые нарушат приказ и проявят непослушание, будут рассматривать как врагов советской власти и судить по всей строгости законов военного времени. Звучит устрашающе. Чтобы не испортить настроение, быстро пробегаю взглядом только по заголовкам. Врага уничтожим. Всеми силами поможем фронтовикам. Обеспечим победу Красной армии. Трудящиеся Лиепаи обязуются работать, как никогда, сознательно и дисциплинированно. Такое ощущение, что все с каменными лицами вкалывают до седьмого пота или чистят ружья красноармейцам. «Падение Парижа», роман Ильи Эренбурга, 25-е продолжение. Вышел шестой номер журнала «Карогс». Немецкие оккупанты обрекли народ Бельгии на голод. Пропаганда в условиях начавшейся войны. Физическая культура в сложившихся обстоятельствах. Петров возглавляет колонну идущих. Готовы к борьбе с историческим врагом латышского народа. Оживление на семейных садовых участках. Продают беговые коньки, 42 размер…

Все, газета закончилась. По инерции