Воцарилось молчание. Каждое его мгновение было подобно вечности.

– Сколько солдат Вар поведет через реку? – спросил наконец Рыжеволосый.

– Три легиона и несколько вспомогательных отрядов. Полной численности не имеет ни один, так что в общей сложности пятнадцать тысяч человек, не больше.

– И сколько рассчитываешь выставить ты?

Арминий не винил Рыжеволосого. Когда рискуешь своей жизнью и жизнями своих воинов, имеешь право знать такие важные детали. Вождь спрашивал, и это был хороший знак.

– По моим прикидкам, тысяч двадцать воинов.

– В открытом поле такого перевеса будет недостаточно, – заметил Рыжеволосый. Другие вожди кивнули в знак согласия.

Арминий был к этому готов.

– Ты прав, но в мои намерения никогда не входило сразиться с римлянами лицом к лицу. Сила твоих воинов, как и моих, в их мужестве, быстроте и ловкости. Стоит устроить Вару засаду, и эти качества тотчас найдут себе применение. Представь своих воинов как рой мошкары, что докучает нам каждое лето, только куда более смертоносных. Они выскакивают из леса и атакуют римлян. Но прежде, чем враг успеет отреагировать, их уже нет. Правда, в отличие от роя мошкары, они растворились среди деревьев. Вместе с другими племенами они будут проделывать это снова и снова, пока в живых не останется ни одного римлянина.

– Мне это нравится! – воскликнул вождь с кустистыми бровями.

– И мне! И мне! Я с тобой, Арминий!

Херуск кивнул, как будто ожидал этого с самого начала. Молчал лишь Рыжеволосый, хотя и не пытался заткнуть рты остальным, а терпеливо ждал, когда все умолкнут.

В душе Арминия вновь поднял голову страх. Скажи Рыжеволосый против него хотя бы слово, и все остальные разом переменят свое мнение.

– Ну, так как? – спросил он Рыжеволосого с напускной уверенностью. – Ты с нами?

Вместо ответа тот кинжалом разрезал на нем путы.

– Да, я буду сражаться рядом с тобой, – ответил вождь узипетов с холодной улыбкой. – Я и все мои воины.

Тулл сидел в палатке, занимаясь последними приготовлениями перед тем, как отвести солдат к деревне узипетов. Он слегка ослабил кольчугу, и та теперь нависала над его позолоченным поясом. Впрочем, был в этом и свой недостаток – со стороны могло показаться, будто он отрастил себе брюшко. Зато это помогало перенести тяжесть кольчуги с плеч на бедра. Если же этого не сделать, к концу дня колени будут кричать от боли. Центурион уже надел ремень и пристегнул меч. Металлические ножны и шлем были начищены до блеска. Кольчуга отдраена. Им лично. Эту работу Тулл не доверял никому. Сегодня он обязан произвести впечатление. Узипеты должны понять, что с римскими солдатами шутки плохи. Понять, что, если того потребует император, легионеры сотрут их в порошок.

Тулл критическим взглядом окинул браслеты на запястьях и украшенную многочисленными фалерами грудь. Те сияли золотом, серебром, бронзой, и каждая – знак признания его мужества в том или ином сражении. Впрочем, по мнению Тулла, примерно в половине случаев он действовал так, как на его месте действовал бы любой солдат, просто ему повезло попасть в поле зрения трибуна или легата. Трижды он всего лишь пытался уменьшить число жертв среди своих солдат. Заслуженно он получил разве что две медали. Тулл так и заявил Фенестеле, добавив, что ходить увешанным фалерами уже немодно. Бурная реакция опциона стала для него неожиданностью.

– Чушь! Полная чушь! – заявил Фенестела. – Я сбился со счета, сколько раз ты в сражении бросался туда, куда не загнать никаких солдат. Для этого нужны яйца, Тулл. Такие, как у тебя. Так что гордись своими фалерами, центурион, ты их заслужил.

Сказав эти слова, Фенестела покраснел. Тулл невольно улыбнулся.

Наконец он причесал на шлеме гребень из конского волоса. Эх, перед тем, как выезжать из Ветеры, надо было заново его покрасить… Ладно, сойдет и так, подумал он, надевая шлем. Вряд ли дикари заметят разницу, особенно если будут внимательно его слушать.

– Центурион! – раздался рядом с палаткой голос Фенестелы.

– Иду, – ответил Тулл и, взяв жезл, вышел к опциону. Снаряжение на Фенестеле блестело под стать его собственному. – Сразу видно: вот это настоящий опцион, – пошутил Тулл.

– И центурион тоже, – отозвался Фенестела и расплылся в улыбке.

– Солдаты готовы?

– Да. Как ты и приказывал, три когорты построены на плацу. Кавалерия тоже.

– Арминий вернулся? – На собрании офицеров рано утром Мело сообщил ему, что его начальник отправился молиться своим богам в соседнюю рощу. Тулла тогда это задело – по всем правилам, Арминий должен был предупредить его лично. Впрочем, ничего удивительного. Херуск тоже командир, поэтому возразить Тулл не мог. Он также не догадался спросить у часовых, когда Арминий ушел из лагеря.

– Да, центурион.

– Отлично. Пойдем со мной, – сказал Тулл и зашагал к плацу. – Я предложил Арминию оставить наш план прежним. Мы движемся к деревне. Когда до нее останется шагов сто, перестроимся в линию глубиной в одну когорту, с кавалерией на флангах. После чего трубачи протрубят сигнал, а мы посмотрим, как поведут себя эти варвары.

Фенестела неприятно усмехнулся.

– Можно подумать, у них есть выбор.

– Не зарекайся, опцион.

– А я и не зарекаюсь. Но нужно быть круглыми болванами, чтобы выйти навстречу нам с оружием в руках. На их месте я, как пес, перевернулся бы на спину и подставил нам брюхо и горло.

– Думаю, они так и поступят, – сказал Тулл. – И все же нам нельзя терять бдительность. Побитый пес может и укусить.

Вскоре римляне уже стояли рядом с деревней. Когорты быстро перестроились – три центурии в ширину, две в глубину. Между соседними – промежуток в двадцать шагов. Всадники Арминия заняли позиции на флангах, выстроившись двумя изогнутыми линиями, похожими на крылья хищной птицы. Центурия Тулла занимала почетное место в первом ряду центральной когорты. Хотя номинальным командиром войска был Арминий, херуск заявил, что его место вместе с кавалерией. Так что ультиматум Вара предстояло зачитать Туллу.

Центурион сидел верхом справа от своих солдат, рядом со знаменосцем и трубачом. Пока они строились, он едва ли не кожей чувствовал, как из деревни за ними следят сотни глаз, однако, кроме пары любопытных мальчишек, рискнувших выйти на луг, деревня узипетов как будто вымерла. Лишь время от времени между домами пробегала человеческая фигура или же высовывалась из-за угла, чтобы взглянуть на них, но это, пожалуй, и всё. Единственным признаком того, что в деревне оставались люди, был дымок над крышами домов.

Гарцуя перед строем солдат, Тулл взглянул на их лица. Страха в них он не заметил. Тем не менее счел нужным, как и перед боем, произнести воодушевляющую речь. Мол, их долг – верно служить императору и Риму. Они здесь для того, чтобы поддерживать в Германии мир. Все они здесь служат одной цели. Все они храбрецы и с честью выполнят свой долг, сражаясь, если это потребуется, не на жизнь, а на смерть.