Для начала я пересчитал деньги в кошельке: вместе с Алисиными выходило чуть более 800 гривен, на какое-то время должно хватить.

Я приблизился к трупу и поднял желтый блокнот — помимо старых кровавых пятен теперь на нем была еще и свежая кровь гулу Обухова (которого, впрочем, я по-прежнему называл Шестом).

Засунув блокнот в карман пиджака, я взял мобильный телефон, лежавший на моей кровати. На панели значилось семь непринятых вызовов, я посмотрел, от кого: шесть от мамы, а один опять все тот же загадочный номер 0504171250.

Я нажал кнопку вызова, вспомнив тут же, что предыдущий раз дозвониться по этому номеру не удалось. А потом начались неприятности. Но на этот раз вызов высветился на экране. Насчитав пять гудков, я решил отключить телефон, но вдруг в трубке раздался голос: «Лес-сков-в, с-сегодня в двен-надц-цать пят-тьдес-сят. А с-сейч-час-с убегай оттуда. Они-и при-ибли-ижаютс-ся», — и тут же раздались короткие гудки.

Страшный замогильный голос, отдаленно напоминающий манеру разговора Сони, прошипел мне странную и в то же время тревожную информацию.

Они приближаются? Кто они? Анилегна? Обухова? Соня? Я оглянулся на труп. Мне показалось, что он стал лежать чуть менее скрюченно. Так, вставить линзы и валить отсюда!

В это время мне показалось, что я услышал еле слышный шорох в коридоре. Я колебался лишь мгновение, а уже в следующую секунду запрыгнул в шкаф. Тут же я услышал, как очень тихо отворилась входная дверь комнаты и кто-то остановился на пороге. Я затаил дыхание, ни секунды не сомневаясь, что это пришли по мою душу.

Какое-то время вокруг стояла мертвая тишина, нарушаемая лишь учащенным биением моего сердца. Мне казалось, что его стук было слышен даже на первом этаже.

Наконец тишина была прервана приглушенным ругательством:

— С-сука! Гаденыш! — В комнате послышались шаги и тяжелое дыхание. — Димочка, сыночек мой. Эта мразь убила мою сыночку! Димочка — у-у-у! — Я узнал голос Обуховой, это завывала она. Тут же в комнате послышалось шипение, и всхлипывающий голос Обуховой обратился к кому-то: — Его надо найти! Найти этого ублюдка и отомстить! За нашего Димочку-у-у-у. — Похоже, в моей комнате собралась вся семейка Обуховых. Но тут же я услышал новые крики Татьяны Александровны: — Соня, Сонечка! Он еще там. Он еще не ушел! Димочка еще там! — В голосе Обуховой послышались неподдельные нотки надежды. — Нам нужно тело, Сонечка! Соня, нам нужно тело прямо сейчас!

В ответ на ее возгласы шипение только усилилось. Соня почти не говорила членораздельно, а лишь беспрерывно шипела, напоминая потревоженную змею.

В этот момент моя рука нащупала что-то прохладное и продолговатое по форме. Я аккуратно провел рукой по нащупанному предмету и чуть не закричал. Моя рука сжимала чью-то ладонь. Я скосил глаза и увидел голову своего соседа-селюка. Глаза и рот у него были приоткрыты, это был толстячок Мыкола. Вот, значит, куда они подевались. То, что во втором шкафу труп Сэрожи, я уже не сомневался.

— Будь здесь, — от моей страшной находки меня оторвал голос Обуховой.

Опять послышались шаги по комнате, а затем в коридоре раздался стук в дверь. Похоже, Обухова стучала в дверь напротив, где жила мать-одиночка со своей юродивой дочерью лет одиннадцати. Боже, только не открывайте! Соседку напротив я терпеть не мог, она никогда не отвечала на мои «здравствуйте», а дочка ее и вправду была неполноценной, так же, как ее мать, никогда не здоровалась, разговаривала заторможено, весьма полновата, да к тому же и косоглазая. Но все это было сущей мелочью по сравнению с тем, что сейчас задумала Обухова.

Татьяна Александровна весьма настойчиво стучала в дверь, пока, наконец, не раздался истерический голос соседки, который я услышал даже в шкафу:

— Кому там робыты нэма що?

— Немедленно откройте дверь, вы в опасности! — голос Обуховой был решительный и одновременно ласковый.

Послышался скрежет открывающихся замков, и уже на весь коридор раздался голос соседки:

— Чотыре часа ночи, вы чого в дверь стучытэ?! У мэнэ дытына спыть!

— Милая моя, не стоит так нервничать. Вашему ребенку угрожает опасность. В общежитии началась эпидемия, — Обухова несла какую-то ахинею, но при этом смогла заставить себя слушать.

— Яка опасность? Яка эпидемия? — голос соседки стал взволнованным.

— Милая, посмотрите, что с мальчиком происходит из пятьсот семнадцатой, идите, идите за мной. — По голосу я понял, что Обухова завлекает соседку в комнату. — Да идите же, не бойтесь!

В коридоре раздалась возня и крик соседки:

— Що вы робытэ?! Видпустыть!

Наконец возня перенеслась в мою комнату, и тут же раздалось яростное шипение. На помощь Обуховой пришла Соня.

— Не задуши ее. Еще рано, — это уже Обухова обращалась к Соне.

Опять послышался шум борьбы и короткий визг соседки.

— Будешь кричать, убью твоего ребенка, — Обухова обращалась к соседке. — Ты сейчас прочитаешь стихотворение, и мы тебя отпустим. Ты все поняла?

— Хто вы таки?!

Крик тут же был подавлен, по крайней мере, я расслышал хрип и кашель соседки.

— Милая, я вижу, ты не понимаешь меня. У меня очень мало времени остается. Соня, держи ее.

Опять раздались шаги в коридоре, и через полминуты Обухова вошла тяжело дыша. В комнате тут же раздался визг и крик «Видпустыть дытыну!» — подавленный очередным удушающим объятьем Сони.

По скрежету кровати и тяжелому сопению я понял, что Обухова положила спящую девочку соседки на кровать.

— Милая, если не успокоишься, я ее задушу на твоих глазах. Прямо сейчас ты должна вслух прочитать стихотворение. И все. Потом я тебя отпущу. Ты меня поняла?

В ответ ничего не послышалось, и я догадался, что соседка, видимо, кивнула.

— Ложись вот сюда. Рядом с мальчиком на пол. Будешь лежа читать. Так. Выпей это.

— Що цэ?

— Я сказала, пей! Пей давай. Умница. Видишь, жива. Совсем не отрава. Так, милая. Теперь землицей с ситцевого платочка на тебя немножко посыплем. Вот тут и тут. Лежи, милая, лежи. Не бойся. Ничего страшного не происходит. Сейчас прочитаешь стишок и пойдешь спать с дочуркой. Так… — Обухова причитала каким-то маниакальным голосом, а соседка лишь всхлипывала, но была уже полностью подавлена и все выполняла безоговорочно.

Вдруг проснулась дочка соседки.

— Мама, ты дэ?

Тут же раздалось шипение Сони и мольба женщины:

— Тилькы ребенку ничого нэ робыть! Ради бога! Умоляю!

— Не бойся, милая, все будет хорошо. Читай стишок. Давай, милая. Начинай. Нет времени.

И я услышал слова, которые должен был произнести сам несколько часов назад:

Сегодня большой упадок,