– Но ведь, насколько я понял, вы не уверены в том, чтов данный момент он кого-то прячет. У вас нет таких сведений.

– Нет, – согласился Гордеев. – У нас естьтолько основания подозревать. В настоящее время в розыске по заявлениюродителей находятся четыре человека, которые могут оказаться жертвамиЧеркасова. Но мы не знаем, действительно ли это так или они пропали при совсемдругих обстоятельствах. Сейчас ведется интенсивная работа по установлению всехобстоятельств исчезновения именно этих четырех мальчиков и юношей. Если мыбудем уверены в том, что они не у Черкасова, я готов пойти на то, чтобы егозадержать. Мы придумаем, как и где искать доказательства против него. Но ядолжен быть уверен, что ни один потерпевший не пострадает из-за нашегопоспешного задержания.

– Ну хорошо. – Генерал пожевал губами, задумчивопостукивая пальцами по столу. – Хорошо. Вы меня убедили. Газеты выйдуттолько завтра утром. По крайней мере до завтрашнего утра можно подождать. Еслизавтра в прессе ничего не появится, можно будет подождать еще день. Готовностьк задержанию должна быть постоянной. Поручите кому-нибудь отследить газеты втот момент, когда они поступают утром в продажу. Если хоть одно словонапечатано про этих мальчиков – немедленно давайте сигнал к задержанию.Поверьте моему опыту, максимум через полтора-два часа после выхода газетраздастся звонок из какого-нибудь высокого кабинета. К этому моменту мы должныиметь возможность ответить, что преступник задержан. Все, Виктор Алексеевич,больше я ничего для вас сделать не могу. Если бы не уважение к вашемупрофессиональному опыту, я бы и на эти уступки не пошел. Мы договорились?

– Так точно, товарищ генерал, – отчеканил Гордеев,сделал строевой поворот и направился к двери.

– Виктор Алексеевич! – окликнул его Руненко.

Гордеев так же четко повернулся к нему лицом.

– Слушаю, товарищ генерал.

– А характер незачем мне тут демонстрировать. Этимможете заниматься у себя дома, на кухне. Идите.

Гордеев прикрыл за собой дверь так тихо, что Руненкопочудилось, будто он изо всех сил хлопнул ею.

* * *

Он сидел перед Настей, багровый от ярости.

– У кого-то из нас оказался слишком длинный язык. Знаю,что не у меня, и надеюсь, что не у тебя. У кого?

– Коротков и Коля Селуянов исключаются, – быстроответила она. – Им можете верить, как самому себе.

– Тогда кто же? Свалов?

– Похоже, – кивнула Настя. – Больше некому.

– Вот дурак! – в сердцах выдохнул ВикторАлексеевич. – Ну что ему неймется? Ведь просили же, убеждали, объяснялипо-человечески. Ну как так можно! Ладно, процесс отрывания ушей отложим напотом. Сейчас быстро беги в пресс-службу, возьми список всех журналистов,аккредитованных на сегодняшнем брифинге. И выясни обязательно, кто задавалвопрос про Черкасова. Надо попробовать с ними договориться, если это вообщевозможно.

Но это оказалось, конечно, невозможно. Представителейсредств массовой информации на брифинге было слишком много, чтобы можно былопопытаться собрать их вместе и в чем-то убедить. Не говоря уже о том, чтобольше половины из них просто не было на месте, по крайней мере дозвониться доних не удалось.

– Плохо, – зло сказал Гордеев. – Хуже некуда.Сами виноваты, доверились мальчишке. Хорошо, что Руненко еще про телевидение невспомнил, он говорил только о газетах, которые выйдут не раньше завтрашнегоутра. А ведь по телевизору каждый день всякие милицейские хроники и репортажипередают по разным каналам. Так что жди, деточка, мы об этом деле еще сегодняуслышим. Черт бы их всех взял с их любовью к сенсациям! Лишь бы тиснуть громкоесловечко, лишь бы газета продавалась, а на остальное им всем плевать. Ничего непопишешь, придется задерживать Черкасова сегодня вечером. Я дам команду. А ты,дорогая моя, хватай ноги в руки и ищи того журналиста, который больше всехзнает. Может быть, этот дурак Свалов ему много чего нарассказывал, так пустьхоть об этом молчит. Поняла?

Насте повезло хотя бы в этом. Журналиста популярнойежедневной газеты Гиви Липартию ей удалось разыскать в течение двух часов – онспокойно сидел в своей редакции и готовил материал для завтрашнего номера. Нопонимания в нем она не встретила. Более того, Липартия держался откровенновраждебно и высокомерно.

– Я прошу вас сказать мне, откуда вы узнали о делеЧеркасова, – сказала ему Настя, но по его лицу уже видела, что ничего он ейне скажет.

– Я полагаю, что, если бы я спросил вас, откуда вычерпаете свои оперативные данные, вы бы мне тоже не ответили.

Что ж, она его понимала. У нее было свое дело, за котороеона радела, у него – свое. И в данном случае интересы их не совпадали. Он сиделперед ней, такой невозможно элегантный и надменный, холодно глядя на нееогромными черными глазами, как на полотнах Пиросмани. Липартия был дьявольскикрасив и, по-видимому, хорошо знал это. Во всяком случае, скромно одетаяневзрачная женщина, пришедшая к нему в редакцию, не вызывала у него никакихэмоций, кроме насмешливого недоумения и легкого раздражения оттого, что радинее пришлось оторваться от работы.

– Гиви Симеонович, вряд ли имеет смысл делать тайну изочевидных вещей. Вам рассказал об этом Геннадий Свалов, несмотря накатегорический запрет разглашать оперативную информацию и обсуждать проблему скем бы то ни было. Он совершил служебный проступок и будет за это наказан. Но япрошу вас выслушать меня, потому что у нас есть очень веские причины непредавать дело Черкасова огласке. Вы журналист, и вы наверняка сами понимаете,какие последствия могут произойти из безосновательного разжигания скандалавокруг еврейской темы.

– Я не считаю это безосновательным. Гибель еврейскихмальчиков – достаточное основание для этого. Вы не находите?

– Нет, – твердо сказала Настя. – Я не нахожу.Если вы посмотрите статистику, то увидите, что гибнут юноши всехнациональностей, всех без исключения. Но почему-то смерть десятков чеченцев,армян, татар или лезгинов не побуждает вас браться за перо. А что евреи? Ониособенные? Им судьбой заказано умирать от рук преступников? Или дело в том, чтоеврейский вопрос как один из наиболее болезненных даст вашей газете возможностьпорезвиться на своих страницах?

– Вы напрасно пытаетесь меня оскорбить. И непередергивайте. Речь идет не просто о смерти еврейских мальчиков от рукпреступников, а о маньяке, целенаправленно их убивающем. Если бы я узнал о том,что ваш Черкасов похищает, насилует и убивает татарских или лезгинскихмальчиков, моя реакция была бы точно такой же.

– Я вам не верю. Вы никогда не стали бы заниматьсятатарскими или русскими мальчиками, потому что вам это неинтересно. Для вас всяизюминка заключается именно в том, что они – евреи. С этим можно поиграть, наэтом можно сделать ряд громких статей. Не делайте из меня дурочку, ГивиСимеонович. Вы своими необдуманными действиями вынуждаете нас задержатьпреступника уже сегодня, хотя у нас еще очень мало улик против него. Завтра вгазетах появятся сообщения, из которых Черкасов поймет, что мы его разыскиваеми обложили со всех сторон. И попытается скрыться и уничтожить все следы.Подумайте хотя бы о том, что где-то он прячет мальчиков, которые останутсясовершенно беспомощными после его ареста. Мы же не знаем, где это место,поэтому и оставляем Черкасова на свободе в надежде на то, что он нас тудаприведет. И если с мальчиками что-нибудь случится, это будет только на вашейсовести, Гиви Симеонович. На вашей и на совести Свалова.