– Добрый вечер, дорогая мадемуазель. Сегодня утром я звонил по номеру, который вы мне оставили, но поднявшая трубку женщина сказала, что жильцов с таким именем у нее нет.

– Такова моя квартирная хозяйка.

Это был старый прием мадам Раффат, помогавший ей бороться с «неоправданно частыми, а потому отвратительными» звонками.

– Я хотел сообщить вам вот что. Сегодня сюда заходил барон. Поскольку он так и не смог определить, какой из ваших рисунков нравится ему больше, то решил купить оба.

Чтобы скрыть наверняка появившийся в глазах блеск торжества, Роберта прищурилась: пусть Патрини думает, что ее заинтересовала картина на противоположной стене.

– Вот как? Оба? Что ж, он оказался более тонким ценителем, чем я думала.

Хозяин галереи издал какой-то странный звук, будто подавился, но Роберта его простила. В этот момент она простила бы кому угодно что угодно.

– Он также просил передать, что приглашает вас к себе на ужин сегодня. До семи вечера я должен позвонить его секретарю и сообщить о вашем решении. Располагаете вы сегодня временем?

Роберта заколебалась. В семь свидание с Ги, а ждать он ее будет на холоде уже без четверти – из-за необъяснимой ненависти мадам Раффат к мужскому полу. Но сомнения были недолгими. «Художник не должен знать жалости, иначе он не художник, – сказала она себе. – Вспомни Гогена. Или Бодлера».

– Пожалуй, да, – небрежно ответила она. – Думаю, что найду время.

– Дом девятнадцать-бис на площади Буа-де-Булонь. Восемь часов. Ни в коем случае не заводите разговор о цене. Предоставьте это мне. Поняли?

– Я никогда не говорю о цене, – легко бросила Роберта, упиваясь своим самообладанием.

– Завтра я помещу вашу обнаженную натуру в витрину у входа.

– Может, загляну.

Роберта понимала, что должна как можно быстрее уйти, она чувствовала: если ей придется сказать фразу, состоящую более чем из пяти слов, вместо человеческой речи Патрини услышит примитивный восторженный вопль. Она повернулась и направилась к выходу. Против всяких ожиданий владелец галереи галантно распахнул перед ней дверь.

– Безусловно, леди, это не мое дело, – сказал он, – но прошу вас, будьте осторожны.

Роберта рассеянно кивнула. Она была готова простить ему даже это. Уже удалившись на значительное расстояние от галереи, она вспомнила, что так и не узнала имени барона. У Пале-Матиньон ее одолели новые проблемы. Одета Роберта была так, как обычно, для пеших прогулок по мокрым, продуваемым ветрами парижским улицам: куртка, шарфик, юбка из шерсти в крупную клетку и свитер, на ногах – темно-зеленые вязаные чулки и спортивные туфли. Подобный туалет вряд ли подходил для ужина в особняке на Буа-де-Булонь. Но если отправиться домой, то там наверняка уже будет ждать Ги, а объяснить, что она жертвует их свиданием ради ужина в обществе пятидесятилетнего представителя французской знати, Роберта не могла: не хватало мужества. Ги обидится, начнет говорить колкости и доведет ее до слез. Последнее не составляло для него никакого труда, он делал это неоднократно. Нет, явиться на ужин с красными, заплаканными глазами и хлюпающим носом совершенно невозможно. Что ж, барону придется вытерпеть ее зеленые чулки. Уж если человек имеет дело с художниками, он должен считаться с их маленькими чудачествами.

Мысль о стоящем на холоде у ее дома Ги не давала покоя. Роберта знала, что легкие у него слабые, что каждую зиму Ги страдал от острого бронхита. Зайдя в кафе, она попыталась позвонить домой, но к телефону никто не подходил. Луизы вечно нет в тот момент, когда нужна ее помощь, с досадой подумала Роберта. Наверняка завела себе третьего.

Она повесила трубку, положила в карман жетон и задумчиво уставилась на телефон. Можно было бы позвонить домой Ги, но там ей пару раз отвечала его мать высоким, полным раздражения голосом. Эта женщина делала вид, что не понимает французского Роберты. Подвергать себя такому оскорбительному отношению сегодня вечером не хотелось. Придется отложить проблему с Ги на завтра. Роберта вышла из кафе и под противным мелким дождем уверенным шагом направилась к Елисейским полям, выбросив из головы Ги. Когда человек любит, ему приходится иногда терпеть боль.

Площадь Буа-де-Булонь оказалась довольно далеко. Было уже пятнадцать минут девятого, когда, описав совершенно немыслимую петлю, Роберта все же нашла ее. Дом девятнадцать-бис представлял собой угрожающих размеров замок, перед которым стояли роскошный «бентли» и несколько автомобилей поменьше. Рядом болтали двое или трое шоферов. Присутствие в особняке и других гостей удивило Роберту. В тоне предупреждавшего ее об осторожности Патрини было нечто такое, от чего в воображении предстал маленький уютный кабинет с накрытым на двоих столом, за который барон посадит свою юную протеже. По дороге Роберта со всех сторон обдумала варианты развития событий и решила при любых, даже самых неожиданных поворотах сохранять чисто парижское присутствие духа. Она была уверена, что справиться с пятидесятилетним мужчиной вне зависимости от того, сколько рисунков он купил, будет не так уж сложно.

Продрогшая Роберта нажала на кнопку звонка. Дверь открыл дворецкий в белых перчатках. Он смотрел на нее так, будто отказывался верить собственным глазам. Роберта ступила в высокий сводчатый вестибюль со множеством зеркал, стащила с плеч мокрую куртку и вручила ее вместе с шарфиком дворецкому.

– Dites au Baron que Mademoiselle James est lâ, s’il vous plait[37], – сказала она, однако он продолжал в изумлении стоять, опасливо держа в вытянутой руке ее куртку. Тогда Роберта резко добавила: – Je suis invitée à diner[38].

– Да, мадемуазель, – ответил дворецкий и повесил куртку в стороне, так, чтобы микробы, находившиеся на ней, не перекинулись на полдюжины норковых шуб. Выходя из вестибюля, дворецкий плотно прикрыл за собой дверь.

Роберта приблизилась к зеркалу и, торопливо действуя расческой, попыталась привести в порядок напоминающие войлок клочья волос, но в этот момент на пороге распахнувшейся двери появился барон. Одетый в строгий смокинг, при виде гостьи он на какую-то долю секунды замер, но тут же тепло улыбнулся и проговорил:

– Очаровательно! Очаровательно! Очень рад, что вы смогли прийти. – Барон склонился и церемонно поцеловал Роберте руку, успев при этом рассмотреть промокшие туфли. – Надеюсь, мое приглашение не застало вас врасплох.

– Нет, но если бы я знала, что буду здесь не одна, то наверняка выбрала бы другую обувь, – чистосердечно призналась Роберта.

Барон расхохотался и крепко стиснул ее руку.

– Чепуха! Вы великолепны такая, какая вы есть. А сейчас, – он заговорщически взял Роберту под локоть, – прежде чем мы присоединимся ко всей компании, позвольте кое-что показать вам.