— Ты ведь знаешь женщин. Им нужно постоянно тебя видеть. Она говорит, что когда меня нет, она не чувствует себя замужем.

— Выходит, ты здесь осядешь?

Боб с унылым видом кивнул:

— Осяду. Ничего, привыкну. Знаешь, мне даже хочется стать семейным человеком.

— Я тоже думаю, может, сюда переберусь.

— Вот было бы здорово! Как в прежние времена. Забавно, что я знаю почти всех здешних девчонок, а вот ребят, кроме тебя, почти совсем не знаю. Вот и будет у меня хоть один дружок в городе. В теннис будем играть.

— Да.

— Хотя куда мне до тебя. Ты профессионал, а я столько лет ракетку в руки не брал. Но было бы здорово снова поиграть, — в голосе Боба слышалось что-то ностальгическое, и Джим торжествовал: Боб обязательно вернется к нему. Так же легко и естественно, как пришел к нему в первый раз.

— Нам бывало хорошо вместе, — мечтательно сказал Боб, глядя в огонь.

Джим тоже посмотрел в камин. Да, так оно все и было, огонь костра и то настроение, которое он создавал — все повторится, он был уверен.

— Нам было хорошо вместе, — Джим поклялся, что первым не станет вспоминать о хижине.

— Мне иногда жаль, что мы тогда не поступили в университет, возможно море было ошибкой, хотя и приятной. Ведь ты уехал только потому, что уехал я, да?

— Это была одна из причин. Думаешь я… мы совершили ошибку? — Джим по-прежнему смотрел в огонь. — Нет, — сказал он наконец. — Мы сделали то, для чего родились. Для тебя естественно было стать моряком, для меня — теннисистом. Мы всегда были не похожи на остальных вокруг нас. Мы были немного шальные, вот и уехали. Этого здесь не любят. Правда, теперь мы возвращаемся.

Боб улыбнулся:

— Ты — единственный, кто понимает, почему я должен был уйти в море. Да, мы поступили правильно, но правильно ли мы поступаем, возвращаясь? Может ли человек вернуться и день за днем жить в том же самом доме, с теми же самыми людьми, возможно ли это?

— Не знаю, просто не знаю. Мне-то все же полегче — я могу учить теннису и здесь, а ты же не можешь стать сухопутным моряком. Сделай то, что подсказывает тебе сердце, — Джим думал не о том, о чем говорил.

Боб вздохнул.

— Никак не могу решиться.

Джим хотел ему помочь, но был не в силах:

— Подожди, может, чего случится. Всегда что-нибудь случается.

Некоторое время они молча сидели перед камином. Джим слышал приглушенный плач ребенка наверху, ребенка Боба.

— Как твой отец? — спросил наконец Джим.

— Умер в прошлом месяце.

— Ты видел его перед смертью?

— Нет.

— А он не хотел тебя видеть?

— Он ведь, говорят, спятил, последние пять лет он был сумасшедшим. Ничего бы хорошего из этого не получилось. А потом, я не хотел его видеть. Мне было все равно, умер он или нет, — Боб говорил спокойно, без всякой горечи. — Слушай, а у тебя есть девушка? — неожиданно спросил он.

— Нет.

— Это на тебя похоже. Ты до сих пор побаиваешься женщин, но тебе все-таки нужно кого-нибудь найти, а то ведь и оглянуться не успеешь, как состаришься.

— Может, когда вернусь, тогда и найду себе кого-нибудь.

— И тогда мы оба будем семейными мужчинами. Мать моя, мы с тобой никогда не думали, что будем такими стариками, правда?

— Не думали.

— Еще несколько лет и мы — зрелые мужи, потом превратимся в дедов, а потом умрем. Ужасно, правда?

Они засмеялись, и в тот момент в комнату вошла Салли.

— Привет, Джим.

— Как там ребенок? — спросил Боб.

— Заснула, слава Богу. Боб, почему ты не предложил Джиму что-нибудь выпить?

— Забыл. Ты что будешь пить?

— Спасибо, ничего.

— Ну, тогда пойдемте обедать, — сказала Салли.

Обед был хорош. Они говорили об обитателях городка, о их семьях и о войне в Германии. В уютной обстановке семейной столовой Джим чувствовал себя абсолютно свободно. Ему и пальцем не придется пошевелить, все произойдет само собой, естественно. Скоро Боб будет с ним и, конечно же, никто иной, как Боб устроил так, что их жизни снова столкнулись.

— Я рассчитываю быть в мае в Нью-Йорке, — сказал Боб. — Давай-ка, встретимся и гульнем напоследок, а потом уж сдадимся на милость победителю.

Салли снисходительно улыбнулась. Джим сказал:

— Чудесно, я оставлю тебе свой адрес, прибудешь в Нью-Йорк, заглядывай.

3

Той весной Джим работал до изнеможения, чтобы не думать о Бобе, но это было трудно. Ничто не изменилось, когда наступил, а потом прошел май. Боб не давал о себе знать. Наконец Джим написал Салли, и та ответила, что Боб по-прежнему плавает, и не ужасно ли это. Хорошо, что хоть война наконец кончилась, и торговый флот не задержит теперь его надолго. Боб появился в квартире Джима спустя год. Они пожали друг другу руки так, словно расстались вчера.

— Отличная у тебя квартирка, — одобрительно сказал Боб. — Неужели променяешь ее на Вирджинию?

— Пока еще не променял, — улыбнулся Джим.

Боб сел на стул и вытянул свои длинные ноги. На нем по-прежнему была форма.

— Отличная квартирка, — еще раз пробормотал он.

— И когда ты возвращаешься? — спросил Джим.

Боб нахмурился:

— Понятия не имею. Сейчас есть возможность получить капитанский диплом. В моем возрасте это такая удача, и мне не хотелось бы отказываться.

— А Салли?

— В ней-то вся и загвоздка, не знаю, что и делать. Она хочет, чтобы я вернулся.

— А ты-то хочешь уходить?

— Не хочу.

— Ну и не уходи, это же твоя жизнь. Если тебе хорошо в море, там и оставайся. Салли не первая, кто вышла за моряка.

Боб кивнул.

— Я ей так и сказал, но она ни в какую. Да и семейка ее тоже в один голос. Иногда мне кажется, что это ее родители подзуживают, а сама-то она вполне счастлива и с ребенком. Если бы не они, то Салли перебилась бы как-нибудь.

— Ты должен сам для себя решить, — сказал Джим. Он предпочитал, чтобы Боб оставался в море. Он бы тогда подолгу не видел Боба, но ведь и Салли бы его не видела.

— Как насчет обеда?

Они отправились в итальянский ресторан и распили бутылку кьянти. Скоро его жизненный круг замкнется.

— Куда бы ты хотел пойти, — спросил Джим, когда они закончили.

— Все равно, туда, где можно напиться.

— Я тут знаю один бар.

По теплому вечернему Нью-Йорку они пошли в бар, куда приходили мужчины в поисках мужчин. Джиму было интересно увидеть реакцию Боба. Они сели за столик и заказали виски. В