— Мне нравится здесь.

— Я просто подумал, что вы, может, захотите заглянуть на минутку, мы бы поболтали по приятельски. В отеле обстановка куда как лучше, чем здесь.

Джим в упор поглядел на Уолтера.

— Может, ты решил, что я профи? Может, ты решил, что я куда-то пойду с таким вот вонючим гомиком, как ты? Или ты надумал, если я нормальный, напоить меня и оттрахать в задницу?

Уолтер встал.

— По-моему, вы зашли слишком далеко. Если бы вы не были пьяны, то никогда такого бы мне сказали. Мне такого и в голову не приходило. Честь имею.

Уолтер ушел, а Джим принялся хохотать. Он смеялся на весь зал несколько минут, а потом замолчал. Ему захотелось плакать, выть, кричать, но бармен положил этому конец. Он подошел и сказал, что бар закрывается и пора уходить. Джим, пошатываясь, вышел на влажный воздух. Раннее утро, еще очень темно, не видно ни звезд, ни луны, в черноте сверкают только уличные фонари. Он неожиданно протрезвел, контуры зданий стали четкими, ясными. Теперь он точно знал, где он и кто он, и ему оставалось только продолжать и дальше, в том же духе, словно ничего и не произошло. Но, даже принимая это решение, он помнил пламя костра и рев реки.

Видения не кончились, они стали четче и обновились. А для него ничего нового уже не было. Любовника и брата не стало, его вытеснили воспоминания о царапинах на коже, смятых простынях и насилии. Его вдруг охватила паника, и он стал обдумывать, не лучше ли ему бежать? Он вернется в море, изменит свое имя, воспоминания, жизнь. Он повернул к набережной, где стояли огромные суда. Да, он снова поступит на корабль и будет плавать в дальние страны, встречать новых людей, начнет все сначала.

Потом он вдруг оказался в доках, где вокруг стояли молчаливые корабли. Воздух был прохладен, приближался рассвет. У его ног неторопливо плескалась вода, и эти мягкие движения напоминали дыхание какого-то огромного чудовища. Он снова стоял на берегу реки, понимая теперь, что назначение рек — течь в море. Если что-то случилось, изменить это уже нельзя. И в то же время ничто в настоящем не похоже на то, что было в прошлом. Как зачарованный, смотрел он на воды, холодные и черные. Они обтекали каменистый остров. Скоро и он продолжит свой путь.

Гор Видал

Майра 

1

Я – Майра Брекинридж, женщина, которой никто и никогда не будет обладать. На мне лишь пояс для чулок и фартучек, но я отражала натиск этих дикарей, которые не очень-то привыкли раздумывать. Размахивая каменным топором, я крушила руки, ноги, яйца этому славному воинству, моя красота слепила их, как ослепляет она всех мужчин, лишая их достоинства. Так великий Кинг Конг был низведен до скулящей обезьянки очаровательной Фэй Рэй, профиль которой не отличить от моего, если дать освещение не выше пяти футов и снять крупным планом.

2

Роман умер, и нет смысла рассказывать вымышленные истории. Посмотрите на французов, которые никогда не станут этого делать, или на американцев, которые не смогут. Посмотрите на меня, которой тоже не следует этим заниматься, разве лишь только потому, что я стою вне обычного человеческого опыта… вне и все же полностью принадлежа ему, ведь я – Новая Женщина, чья удивительная история – не что иное, как горький сплав вульгарных мечтаний и острой как нож реальности (буду ли я когда-нибудь свободна от бесконечных тупых страданий, которые приносит мне моя странная слава – цена, с такой легкостью заплаченная за то, чтобы быть Майрой Брекинридж, которой мужчина если и сможет обладать, то только на ее… моих условиях!). Не следует, даже если я и смогла бы создать вымышленного героя, такого же плоского, как средний читатель. Тем не менее я решилась, и я намерена создать литературный шедевр, создать подобно тому, как я создала самое себя, и во многом по той же причине: потому что он не был создан ранее. И я выполню это, представив тебе, читатель (как и доктору Рандольфу Спенсеру Монтагу, моему психоаналитику, другу и дантисту, который предложил, чтобы я делала эти записи в качестве психотерапии), подробно, шаг за шагом, каково это – быть мной; что это такое – обладать великолепно вылепленной грудью, напоминающей ту, что выставляла напоказ Джин Харлоу в «Ангелах ада» [1] в течение четырех минут в начале второй части. Что значит носить прекрасные вещи, подчеркивающие похожие на мандолину бедра, из которых мужское естество извлекает музыку ударом плоти. Все это как кино, то самое благословенное кино, с которым в наш век воплощаются в жизнь все мечты и химеры, преследующие человеческий род с момента его возникновения. Майра Брекинридж – это лакомство, и никогда не забывайте об этом, вы, мудаки, как говорят сейчас дети.

3

Я не стану начинать сначала, потому как никакого начала и нет вовсе, а есть только середина, в которой ты, счастливый читатель, только что неожиданно оказался, еще не зная, что же такое может с тобой произойти на нашем общем пути в мой внутренний мир. Нет, наш внутренний мир. Ибо мы оба, и ты, и я, в конце концов окажемся в этой ловушке: ты позже, а я сейчас, когда, тщательно и осторожно подбирая буквы, начну складывать из них слова, а из слов – фразы.

Я начну с того, что выложу свои карты на стол. В данный момент (когда я пишу слово «момент») я не та самая Майра Брекинридж, которая была сущим наказанием для тробрианцев. Та Майра – продукт фантазии; греза, отражающая стремление женского пола вновь обрести первенство, утраченное еще в Бронзовом веке, когда поклоняющиеся петуху дорийцы поработили Запад, кощунственно заменив Богиню на бога. К счастью, эти дни почти миновали; фаллос стоит, матка раскрыта; и я, наконец, готова начать мою миссию, состоящую в том, чтобы изменить оба пола и тем самым спасти человеческий род от полного угасания. Между тем я не живу более в человеческом мире. Я оставила привычную жизнь. И скоро, совершив непостижимое, я вообще прекращу человеческое существование и стану легендой, как Иисус, Будда, Кибела.

Моей ближайшей задачей будет объяснить вам, как ошеломляюще красиво я выгляжу: с большой, совершенно открытой грудью, сидя в одних черных кружевных