Он увидел, как заалела ее щека, обращенная к нему, сильнее вжал свою ладонь в ее. Ольга тихо засмеялась. Потом он отнял свою ладонь, перехватил пальцами запястье. Подушечками пальцев уловил пульс – частый, быстрый. Пальцы медленно поползли вверх по руке, под рукав. Он был широкий, его пальцы добрались до локтевой ямки. Там замерли. Он вжался боком в ее бедро.

Ольга не смотрела на него, но ее нога не отстранялась от его, притиснувшейся к ее ноге, прикрытой тонкой юбкой. Это хорошо, что женщины снова стали носить юбки, подумал он.

– Я покажу вам мой дом, – тихо сказал он. – Покажу все, что в нем есть. Такое, чего нет нигде больше.

– Он у вас как музей? – спросила Ольга полушепотом.

– Ага, – засмеялся Никита. – Я в нем смотритель.

– Как бабушки, которые сидят в музеях? – Ее голос звучал увереннее. – Когда я вхожу в пустой зал, не знаю, здороваться с ними или нет.

– Вы не знаете, как их воспринимать? Как выставочный экземпляр или как живого человека?

– Наверное, – кивнула она.

– Как же вы поступаете? – Ему стало любопытно. Он узнал себя.

– Здороваюсь, если на меня смотрят.

– На вас наверняка смотрят. – Никита поднял руку, убрал с ее щеки светлую прядь, она упала на плечо.

Ольга рассмеялась, но сделала вид, что не обратила внимания на его хозяйский жест.

– Смотрят потому, что все остальное они уже видели, – сказала она.

Никита хотел признаться, что тоже смотрел бы на нее, что готов смотреть всю жизнь. Но это прозвучало бы совсем глупо. Как его детский крик, который он запомнил навсегда: «Мама, не уходи! Останься со мной!» А она все равно уходила...

– Давайте займемся делом, – сказала Ольга. – Я привезла фотографию. Времени очень мало.

– Да вы командир, – усмехнулся Никита. – Можно подумать, вы сами принадлежите к этим атабаскам. Но ваши краски – лицо, волосы, веснушки, наконец. – Никита покачал головой. – Ох, простите, видимо, ваш... близкий человек принадлежит к этому роду.

– Да, – сказала она. – Принадлежит. Я не хочу, чтобы его и его людей лишили земли.

– Но я обещал показать вам кое-что. – Никита подвел Ольгу к шкафу. – Смотрите, это пермские боги. – Опасаясь услышать неловкий вопрос, который задают неспециалисты, Никита поспешил объяснить: – Видите, уважаемый коллега... – Она быстро подняла голову и посмотрела на него – смеется? – Вы историк, я помню. Эти скуластые идолы – пример взаимопроникновения культур – западноевропейской и отечественной. В них соединились языческие традиции: финно-угорские и славянские.

– Идолов нашел ваш отец? – спросила Ольга, рассматривая фигурки.

– Сначала – дед, потом – отец. Дед был первый, кто вынес их из уральской тайги.

– Может быть, они служили чем-то вроде тотемов для местных людей? – спросила Ольга, старательно возвращая Никиту к главной цели, как она уверяла себя, своего появления здесь.

– В общем, да, – согласился Никита.

– Отнять тотем – навлечь беду, – пробормотала Ольга. – Так говорят в Арктике.

– Так говорят? – повторил он.

Но разве он сам не знал? Если разобраться, беда в их роду уже случилась. Он сам ее результат, он пытается выбраться из нее. Но... ему пришла в голову неожиданная мысль: не послана ли ему эта женщина для того, чтобы положить конец бедам рода Дроздовых? Она ищет тотем, чтобы отдать его тем, кому он всегда принадлежал. Как только это случится, у атабасков не будет проблем. Он поможет найти тотем – значит, ему это зачтется?

– Теперь сядем и посмотрим на снежного барана, – настаивала Ольга.

– Пойдемте в кабинет, – предложил Никита. – Сюда, за стол...

Ольга вынула из сумки отпечаток в файловой папке. Осторожно вынула его из прозрачной пленки.

– Вот он, смотрите.

– Очень бледный, – с сожалением заметил Никита.

– Сделан со старой фотографии, – объяснила она.

– Понимаю. Кое-что можно прочитать. Это карта, о которой вы говорили? – спросил он, указывая на тонкие линии, прочертившие бок барана.

– Да. Карта земли атабасков.

– Сравним с географической. – Никита встал, подошел к шкафу и вынул атлас. – Та-ак... – бормотал он, пытаясь понять что-то, что вертелось в уме.

– Вот, – указала Ольга. – Путоранское плато, их земля здесь. – Она водила указательным пальцем по карте, Никита смотрел на ее розовый ноготь. Ему нравились такие ногти у женщин – аккуратные, без кроваво-красного лака.

– Вам не кажется, что в фигурке есть какое-то несоответствие... – пробормотал Никита.

– Чего с чем? – Ольга быстро повернулась к отпечатку.

– Мне кажется, карта на боку барана должна читаться слева направо, от головы к хвосту. Но здесь – наоборот. Она нанесена на другой бок фигурки, что было... неудобно для мастера.

Ольга молчала, стараясь увидеть то, что заметил Никита.

– Погодите... – бормотала она, он чувствовал, что она не понимает.

– Можно подумать, – продолжал он, – этого барана сделал левша.

– Левша! – Ольга схватила Никиту за руку. – Прекрасно! Значит, мы легко отличим оригинал, не польстимся на копию, если она нам даже попадется!

– Почему вы так решили? – теперь не понимал Никита, о чем она.

– Тот, кто ищет тотем, леворук. Его предки, которые вырезали из кости мамонта этого барана, тоже. Леворукость передается из поколения в поколение. Поэтому тотем, который мы найдем с помощью этой фотографии, никто не сможет объявить подделкой.

– Вот как. – Никита взглянул на Ольгу. – Мужчина, который ищет барана, леворук?

– Да, тот, кто ищет тотем, – левша. Только это женщина, – сказала Ольга.

Она почувствовала в его вопросе особенный смысл и следила за лицом Никиты, стараясь угадать, понравился ли ему ее ответ.

Она улыбнулась, она догадалась...

Никита почувствовал, как дыхание успокоилось – «женщина». Значит, Ольга старается ради женщины. Завтра же он поедет к Мазаеву, покажет ему фотографию. Он снова попытался вспомнить фигурку барана, которой так радовался Мазаев. Но перед глазами возникало расплывшееся темное пятно. Видимо, подумал он насмешливо, коньяка в стакане было не так уж мало.

– Я все понял, – сказал он. – Завтра я кое-что выясню.

– Спасибо, – сказала Ольга. Потом неожиданно встала, наклонилась и поцеловала его в щеку.

Никита не мог подняться со стула. Как будто это был не поцелуй, а удар по голове. Ольга подхватила куртку и выскользнула за дверь.

Мазаев открыл дверь сразу, Никита усвоил его манеру: повесив трубку домофона, Владилен Павлович припадал к дверному глазку. Никита выходил из лифта, а Мазаев уже выглядывал из двери своей квартиры.