– А в итоге получат зачет, – насмешливо заметила Валентина Яковлевна.

– Здорово придумано.

Ольга смотрела на бабушку, но та не уходила.

– Ты не все мне сказала, да?

– Не все.

– Какие еще интересные ходы придумала наша мадам?

– Ты угадала. Она придумала еще один. Любовь Борисовна хочет, чтобы ты прочитала ее ученикам лекцию. О мыле.

– Как же, – хмыкнула Ольга. – Штраф заплати и лекцию прочти. Не жирно будет? Мое время тоже что-то стоит.

– Взамен она простит нам штраф, – сообщила бабушка.

– Вот как?

– Она предлагает кое-что еще, – продолжала Валентина Яковлевна.

– Неужели! – насмешливо воскликнула Ольга, пытаясь сообразить, что она слышит в голосе бабушки. Валентина Яковлевна хочет, чтобы она согласилась?

– Савоськина просит тебя подготовить методическое пособие по мылу ручной работы. Она заплатит за него, причем хорошо.

– Неужели рассчитывает получить наши фамильные рецепты? – удивилась Ольга. – Наивная.

– Ни в коем случае, мы на это не пойдем! – Валентина Яковлевна так энергично затрясла головой, что из пышной прически выпала шпилька. Она проследила за ней, чтобы потом поднять. Ольга увидела раньше, наклонилась и подала ей.

– Ни за что, – отчетливо произнесла Ольга. – А ты заметила, что ни разу даже друг другу мы не произнесли все составляющие нашего мыла? Причем не договариваясь об этом.

Бабушка помолчала.

– А ведь правда, как будто нам кто-то запретил...

– Хорошо, – сказала Ольга. – Тебе нужны деньги? – спросила она, хотя сама знала ответ.

– Нужны. – Валентина Яковлевна виновато вздохнула. – Хочу выложить изразцами печку в доме. Я уже нашла мастера в Угличе.

Ольга хотела сказать, что у них есть деньги. Но вспомнила, что на мыле с геранью они здорово пролетели. Не важно, что штраф отменяется, все остальные расходы на испорченное мыло остаются при них.

– Ладно, – сказала Ольга. – Виновата – сдаюсь. Когда лекция?

– Завтра в двенадцать.

– Вот так здорово! А готовиться когда?

– У тебя все лежит в голове, – заявила бабушка.

– Ага, вынь да положь, – фыркнула Ольга. Но тут же повернулась к экрану компьютера. – Все, меня нет, – объявила она.

Бабушка молча вышла, но через несколько минут вернулась, поставила на стол чашку крепкого чая и снова вышла.

Что ж, если Любовь Борисовна хочет, то ее ученики заслушаются. Как сама Ольга когда-то, оказавшись на лекции о мыле в Политехническом музее.

То была особенная лекция, ее читал историк с Урала. Как ему удалось уговорить бабушку на невозможное, Ольга узнала гораздо позже. Оказалось, он автор брошюры, в которой есть имя ее мыловара-прадеда.

Валентина Яковлевна, которая никогда не выносила из дома свое мыльное собрание, согласилась показать его. Специалисты оценили ее коллекцию дороже, чем известное собрание американца Альберта Блаустейна – тысяча четыреста фирменных кусков мыла из семидесяти пяти стран. Он уложил их в десять чемоданов, которые держит в подвале дома. Американец путешествовал по свету и отовсюду привозил гостиничное мыло. Тридцать тысяч долларов – минимальная цена.

Но в бабушкиных закромах, кроме фабричного мыла, были старинные образцы мыла ручной работы, сваренные без животных жиров, только на растительных. А также приготовленные на экстрактах морских водорослей. Невероятно полезные, к тому же редкие.

Но к бабушкиной коллекции прилагалось нечто более ценное, чем число кусков, – прописи, по которым варили мыло в прошлом. Если бы она не уезжала на Север, думала Ольга, то обязательно запустила бы линию исторического мыла: мыло Древней Греции, мыло Византии, мыло Древнего Рима. Потом – линию народов мира...

Готовясь к лекции, Ольга ворошила слежавшиеся знания, которые – бабушка права – посыпались безудержно. Нет, не бросит она свой мыльный бизнес даже в Арктике.

В Арктике? Это слово отозвалось неожиданно – легким беспокойством. Но... что там может делать Барчук?

Брось, одернула она себя, он туда не собирается. Не собирается? Тогда, может быть, она должна ему оставить кое-что на память о себе? Например...

Например, сделать фигурку из мыла. Это просто – приготовить форму и залить в нее жидкое мыло. Оно застынет и...

И что получится?

Спросила и удивилась – ответ явился сразу. Но ни за что она не произнесет его вслух даже самой себе.

Время не пришло.

Если спрашиваешь у кого-то, не хочет ли он есть, это значит, что сам проголодался. Так думал Никита, спросивший у Мазаева, почему бы ему не открыть антикварный магазин.

На самом деле он сам не отказался бы от маленькой антикварной лавочки.

В такие он заходил за границей. Всякий раз ему хотелось попросить у хозяина или хозяйки: разрешите посидеть вместо вас. Потому что он кожей чувствовал мощную силу Времени, исходившую от вещей; слабосильные вещи проживают свой краткий век и умирают.

Московские антикварные лавки Никита не любил: в них он чувствовал не живую энергию вещей, а страстное желание хозяина получить деньги за вещи мертвые. Копии, подделки, оригинальные предметы, но убитые неумелым ремонтом, силой времени не обладали.

С большим удовольствием Никита ввинчивался в толпу блошиного рынка в Лианозово, на севере Москвы. В вещах, разложенных на газетах и потрескавшихся клеенках, он легко узнавал стоящие. По глазам мужчин и женщин, которые продавали их, легко определял меру страсти, которую они испытывали. В основном глаза горели, как у него, а это значит, они понимали, что на самом деле продают Время. Ржавый гвоздь прошлого века – это не функция. Он знак определенного часа в прошлом. Так же, как стеклянные елочные бусы или фляжка для черного пороха, не важно, что его высыпали из нее лет восемьдесят назад в какой-то день апреля, собираясь на охоту...

На блошиный рынок Никиту привел неспокойный Мазаев. Этот человек казался ему похожим на возвратно-поступательный механизм. Он спешил, торопился, а потому ошибался. Кидался назад, исправлял ошибку, снова куда-то спешил, снова ошибался.

В последнее время Никита чувствовал себя странно. С тех пор как осознал, что в нем должна быть вторая половина, составляющая суть его натуры, он старался растревожить ее. Иногда пугался: а если вторая половина – от отца – умерла или отсохла? Вдруг все, что связано с Дроздовым-старшим, только в шкафу? В виде деревянных идолов. А внутри самого Никиты лишь то, что от Натальи Петровны?

Как человек, внезапно снявший с себя запреты, он старался вести себя иначе. Прежде, сидя в метро, никогда не разглядывал тех, кто напротив. А теперь только тем и занимался.