Язык у него холодный. Он подбирается к моей груди. В голове у меня битком людей на стульях в книжном магазине и Вера Уайлд, облокотившаяся на ресторанный столик. Он запускает пальцы мне в трусы, но они не попадают куда надо, а еще у него пара острых ногтей. Представляю себе, как он приводит домой Веру Уайлд и берется вылизывать ее на ковре в гостиной. Это помогает. Отвожу внимание от его пальцев и прижимаюсь к нему задом, нащупываем ритм, он тяжко дышит мне в загривок, движемся быстрее, он напрягается, перестает дышать, и сквозь наше исподнее я ощущаю толчки, и когда все завершается, он говорит, что чувствует себя подростком, и громко хохочет мне в ухо.

Надевает свежие трусы, прижимает меня к себе.

– “А мне бы юность мою / И девушку эту вблизи”114, – говорит он мне на ухо. Через три минуты уже спит. Пытаюсь последовать за ним, пытаюсь подражать его долгим сонным вдохам и обмануть тело, но бодрствую. Лежу долго. Через час или больше встаю, спускаюсь.

У журнального столика все еще несколько дополнительных стульев с семинара накануне. Очевидно, где сидит Оскар, – на ореховом стуле с кожаным сиденьем, он отодвинут от других, чуть крупнее. Сажусь туда, где сидела бы на семинаре, – на середину дивана, защищенная людьми с обеих сторон.

Надо хотеть быть им, а не спать с ним. Но и того не хочется, похоже.

Тело не желает сидеть, и я брожу – мимо входной двери, мимо чулана, ванной, уголка с телевизором, холодильника, обеденного островка и обратно в гостиную часть. Барахла почти никакого. Никаких фотографий. Книжный шкаф опрятно упорядочен по авторам. По одному экземпляру его собственных книг. Открываю чулан: зимние куртки, сапоги, теннисные ракетки, бейсбольная бита. В кухне еще один чулан: метла, швабра, ведро, компактный пылесос, корзина для перерабатываемых отходов. Там, поверх стопки бумаг, рассказ под названием “Звезда Аштабулы”. Отпечатан на ручной пишущей машинке, и потому вид у него поблекший, неровный. В верхнем левом углу имя и адрес Сайлэса. Захлопываю дверцу. Сажусь на стул у окна. Тасую колоду карт рядом с телевизором. Возвращаюсь к чулану и к корзине для отходов.

Это чистовой экземпляр. Оскар не оставил на нем ни единой пометки. Забираю его с собой на диван. Звезда – имя женщины, пытающейся спасти старое дерево в центре города от порубки. Она обивает пороги своих чудаковатых соседей, и когда объявляются люди с экскаватором, все, кого она собрала, выходят протестовать, неловко взявшись за руки вокруг дерева. Выясняется, что бывший муж Звезды сделал ей предложение под этим деревом, экспромтом, в несколько слов и без кольца. Предложение ей в свое время не понравилось, и она заставила его предложить заново, через неделю, у озера, с брильянтом и дюжиной роз, но первое предложение под крепкими ветвями того дерева она помнит, и это в разные неожиданные минуты трогает ее – много лет после того, как они с мужем развелись.

Интересно, как проходило обсуждение этого рассказа. Мюриэл в Италии, поэтому лазутчика у меня нет. Интересно, где Сайлэс сидел. Могу вообразить, как люди все это обсуждали, что здесь нет повествовательного напряжения, что в ремарках ненужные наречия – вроде “она сказала умоляюще”, – что мы так и не узнаём, спасла она дерево или нет. Кажется, что написано это было в порыве чувства, словно автор стремился следовать эмоции, какой бы неотесанной проза ни казалась. Есть что-то сырое и неровное в этом, что другие попытались бы исправить.

Встаю, кладу листки обратно в стопку. Смотрю на фотографии в журналах на диване. Через час возвращаюсь к корзине с отходами и кидаю рассказ к себе в сумку, поглубже, на самое дно. Он – единственное, что я смогла прочитать за многие недели. Нужно сохранить это хотя бы по такой причине.

Еще через несколько часов иду наверх, забираюсь в постель и жду утра.

Выгуливая собаку, я теперь обращаю внимание на размеры трех дубов в дальнем конце парка. Конечности их громадны, изборождены мышцами и венами, живые, как мы.

В “Ирисе” клиентка откусывает от своего БЛТ и шлет его обратно в кухню. Говорит, что острый майонез ей не нравится. Кухня делает другой, с айоли помягче. Приношу ей, через несколько минут она просит вернуть ей тот, что с острым майонезом.

– Я думала, мне не нравится, но он мне понравился, – говорит.

Мюриэл возвращается из Рима и встречается со мной за кофе перед работой. Смеется над тем, как крепко я ее обнимаю. Рассказывает, что на второй день конференции вышла из гостиницы и увидела под джакарандой через дорогу Христиана. Говорил я тебе, что в Италию поеду только ради романтики, сказал он и позвал ее замуж.

Звезде такое предложение понравилось бы.

Пристально изучаю в “Глоубе” раздел объявлений о сдаче квартир. Обзваниваю насчет самых маленьких, дешевейших – и все они уже сняты. В конце концов нахожу ту, которую можно глянуть. В Кембридже. Инмен-сквер. Студия в подвале желтого викторианского особняка. Хозяина удивляет моя очарованность. Долго стою возле плиты. Настоящей газовой плиты. По очереди включаю и выключаю конфорки. Холодильник огромен. Хозяина веселит мое благоговение, он говорит, что холодильник стандартных размеров. Ковер от стены до стены попахивает, но это ничто по сравнению с моим сараем. На задах, за сдвижной стеклянной дверью, – укромная веранда среди цветочных клумб, под дикой яблоней. Невыносимо.

Возможно, из-за того, что меня так захватило даже худшее его жилье, он спрашивает, не желаю ли я взглянуть на трехкомнатный вариант, который он ремонтирует в верхних этажах. Иду за ним по трем лестничным пролетам. Отпирая дверь, он говорит, что планирует отремонтировать все четыре блока. За подвал возьмется в последнюю очередь, говорит, но руки дойдут. Распахивает дверь. Сплошь свет и блестящие деревянные полы. Кухня сверкает новой утварью. Арочное окно с широким заглубленным подоконником смотрит на прилегающий квартал. Крупные руки клена тянутся на уровне глаз, словно защищая дом. За кленом видны вершины остальных деревьев и серые крыши. У меня в груди одновременно и делается легче, и щемит.

– Они там все еще возятся с ванной. – Смотрит на часы. – Конечно же, еще не заявились.

Показывает мне просторную спальню с такими же полированными полами и прилегающей ванной, где полы пока еще фанерные, а туалетный столик – в коробке. В углу современная ванна под световым люком. Переходим во вторую спальню. Там целая стена книжных полок, а простенок между двумя высокими окнами – как раз для письменного стола.

Возвращаюсь к подоконнику в гостиной. Знаю, хозяин скоро меня выпроводит.