– Самое время сказать «Я тебя люблю»? – бормотнул я.

– Нет. Самое время сказать «До скорого!», – ответила Ама. Здание было старое, постройки начала двадцатого века. Стены в трещинах, дырах, потеках, копоти и поблекших пятнах крови. Зарешеченные двери. Несколько квартир стояли выгоревшими. Дом в основном населяли сквоттеры. Попадающиеся навстречу обитатели передвигались осторожно, втянув голову в плечи, будто в ожидании удара. Без страха смотрели только самые маленькие дети, еще не познавшие жестокости мира.

Нужная мне квартира находилась на шестом этаже. Ни решеток, ни звонка, ни почтового ящика. Когда-то входная дверь была зеленой, но краска давно выцвела и облупилась. Чувствуя спиной пристальный взгляд Амы, но не решаясь обернуться и проверить, я сделал глубокий вдох и постучал.

Нет ответа.

Этаж стоял почти пустой, в квартирах по этой лестничной площадке поселились темнота и безмолвие. Слева послышался какой-то шорох, и я, скосив глаза, увидел крошечную старушку, выходящую из своей норы с кошелкой. Она подозрительно взглянула на меня и, развернувшись, направилась к дальней лестнице. Я улыбнулся и снова посмотрел на дверь.

В открытом проеме стоял ухмыляющийся Паукар Вами, на щеках которого застыли в вечном оскале две змеи.

– Капак Райми, – проговорил он негромко. – Какой приятный сюрприз.

Я сглотнул пару раз, потом выпалил:

– Есть разговор.

– Утром ты разговаривать не захотел, – напомнил он. – Давно у тебя вошло в привычку принимать перед завтраком ванны в городских фонтанах?

– Вы меня видели? Но… почему же тогда?..

– Заходи, – пропуская меня внутрь, пригласил он. – Нам есть что обсудить.

Я механически шагнул вперед. Сквозь шум в ушах услышал, как он закрывает дверь. Не на засов, отметил я про себя, просчитывая на будущее пути побега.

Каморка оказалась тесной, крохотной. Вдоль одной стены вытянулась огромная морозилка, рядом высокий холодильник, по другой стене матрас со спальником, у самой дальней – шкаф, перекрывающий окно. Тусклая лампочка без абажура едва освещала крошечный пятачок непосредственно под ней. В комнате царил гнетущий полумрак. За дверью в одной из стен определенно скрывалась уборная с душем.

– Не хоромы, – раскатисто пробасил Вами, – но какой-никакой дом. Придется тебе посидеть на полу. Стульев не держу. Стул может оказаться очень некстати в случае чего.

Я уселся по-турецки на голый пол. Вами присел на край матраса, уперевшись руками в бедра. С непроницаемым лицом он пристально рассматривал меня в упор.

– С чем пожаловал? – спросил он наконец.

– Вы сегодня меня выследили. Почему же не прикончили?

– А зачем?

– Разве не этим вы занимаетесь? Убиваете.

– Некоторых я оставляю в живых. – Вами растянул губы в улыбке, и змеиные головы угрожающе приподнялись на пару сантиметров. – Если всех перебить, мир опустеет.

– Но ведь вас наняли убрать меня?

– Нет.

– Нет?

– Если бы да, твой труп уже давно бы окоченел.

– Тогда зачем вы за мной следили?

– Из интереса. Ты аюамарканец. Они у меня типа хобби. Стараюсь их проведать, когда приезжаю в город. А за тобой я слежу с той нашей встречи в переулке.

– Адриан тоже?

– Адриан? – Имя ему ничего не говорило.

– Адриан Арне. Он там был со мной.

– А… – Вами безмятежно улыбнулся. – Все по-старому.

– В каком смысле?

Он сощурился, глядя на закрывающий окно шкаф и что-то прикидывая.

– Что ты обо мне знаешь? – спросил он, поглаживая пальцами своих змей.

– Немного. Вы наемный убийца. Работали на Кардинала. Вас все кругом боятся. Говорят, что вы самый бездушный и жестокий человек на свете.

Вами скромно кивнул, удовлетворенный услышанным:

– Непросто прослыть самым страшным человеком в таком городе, как этот. Сколько я на это трудов положил… Но я работаю по найму лишь изредка. По настроению, по знакомству. Большей частью я убиваю ради собственного интереса. Я первопроходец. Я был одним из первых настоящих серийных убийц, еще задолго до того, как они вошли в моду. Более сорока лет я торю тропы, о которых другие даже мечтать не смеют. Я сменил столько личин, что полиции и не сосчитать. Я был Черным Ангелом, Самогоном, Хорьком, Глазастым Эрни – кем я только не был! Я лишал людей жизни по всему миру, что богатых, что бедных, что молодых, что старых, что мужчин, что женщин. Я убиваю, потому что я убийца. Проще некуда. Такой я есть. Когда я убиваю, я честен перед собой. Никаких скрытых мотивов, никаких извращенных страстей. Как думаешь, Капак Райми, плохо быть честным самим с собой?

– Если вы так ставите вопрос…

– По-другому его не поставишь. Я веду дневник своих убийств, – добавил он светским тоном. – Записываю каждое. У меня десятки блокнотов, куда заносятся время, место, имена, методы, результаты. Так я расслабляюсь на досуге. Веду рабочие заметки и подолгу над ними просиживаю. Люблю перечитывать записи о давних убийствах. Когда на твоей совести их столько, подробности норовят стереться из памяти. Перестаешь отличать одну смерть от другой. Они сливаются… Пить хочется, – вдруг переключился он. – Принесешь пива из холодильника? И сам возьми, если будешь.

Я опасался поворачиваться к нему спиной, однако чувствовал, что он меня не убьет – не сейчас, по крайней мере. Открыв холодильник, я принялся искать пиво. Внутри все было заставлено банками с рукописными этикетками, о содержимом которых я предпочел не задумываться, поэтому скользнул по ним невидящим взглядом. От детской головы на предпоследней полке абстрагироваться не удалось, потому что мертвые невинные глаза смотрели на меня в упор. Аккуратно отрезанная, она уже почти перестала сочиться кровью, и, пока я пялился на нее в остолбенении, одна из последних капель, набухнув, упала в подставленную на другой полке миску.

– Пиво на второй сверху, – подсказал Вами тоном радушного хозяина. – За головой.

Меня передернуло, но я подавил дрожь, инстинктивно чувствуя: от моей реакции сейчас зависит все. Одно неверное движение, и это лицо будет последним, что я увижу. Сунув руки в холодильник, я осторожно взял голову за уши и сдвинул в сторону. Это ощущение холодной шелушащейся кожи я не забуду никогда. Освободив себе достаточно пространства для маневра, я пошарил за головой и вытащил пару банок пива, которые положил на нижнюю полку, чтобы вернуть голову на прежнее место. Прежде чем закрыть холодильник, я снова взглянул в эти детские глаза – пять? шесть лет? – и только потом взял пиво.

Вами бесстрастно принял у меня банку. Но, когда я убирал руку, он вдруг перехватил ее ни с того ни с сего. Я попытался вырваться, но Вами держал крепко. Улыбнувшись, он едва заметно покачал головой, и я перестал дергаться. Не говоря ни слова, он поставил свою банку с пивом и согнул мои пальцы в кулак. Потом вытянул мне указательный палец, направив его вперед, а сам откинул голову, выпятив подбородок. Медленно и плавно он подтянул мою руку к себе, так что указательный палец почти коснулся ямочки под нижней губой, где переплетались шеями его змеи. Я смотрел в упор на распахнутые пасти с ядовитыми зубами. И тогда Вами ткнул моим пальцем в ямочку.