Сказав это, он устремил на меня свои холодные голубые глаза и очень осторожно постучал по уголку сложенной голубой записки на столе. Затем очень медленно спрятал ее в складки своего черного плаща, все еще не сводя с меня глаз, а потом снова перевел взгляд на папу.

На папином лице отразилась ярость. Но он не мог не понять угрозы, и я думаю, что он ничего не мог сделать. Очень неохотно он произнес:

– У меня с собой не слишком много денег. Вот, возьми, это почти все, что у меня есть. – Он достал бумажник и протянул месье Гинье небольшую пачку банкнот.

– Что ж, спасибо, Гийом. Очень любезно с твоей стороны, – проговорил стервятник так, будто это было приятным сюрпризом. – Но я уверен, что ты сможешь выделить чуть больше, если я снова приду вас навестить, правда?

Папа выглядел совершенно несчастным, и я видела, что он мучительно решает, что ответить. Но месье Гинье снова вынул записку и очень осторожно постучал ее уголком по столу, явно угрожая. Так что в конце концов папа кивнул.

– Приходи в кафе снова завтра в три часа, и я посмотрю, что могу сделать. Но предупреждаю тебя, если ты еще раз заявишься к нам домой, я не дам тебе больше ни су.

С гримасой, означающей улыбку, стервятник взял деньги и встал из-за стола.

– До свидания, мадемуазель Жози, – сказал он. – Как всегда, было очень приятно.

Он сделал особый акцент на слове «до свидания» – так, что у меня по коже побежали мурашки.

Что ж, нам с папой эта встреча определенно была неприятна. Не думаю, что кто-то из нас будет рад снова увидеть месье Гинье.

Верный своему слову, папа снова вышел из дома на следующий день, чтобы отправиться в кафе и передать еще денег месье Гинье. Незадолго до трех часов я услышала, как он в холле надел куртку и сказал маме, что уходит примерно на полчаса. Я начала спускаться вниз, думая, что могу понадобиться ему для маскировки, но остановилась как вкопанная, когда услышала, как мама сказала:

– Надеюсь, ты больше не встречаешься с этим ужасным человеком, Гийом. Я видела его вчера у нашей двери. Ты же знаешь, что я ненавижу, когда ты имеешь с ним дело.

Папа промолчал. Я полагаю, он не хотел ей лгать. А потом он поднял глаза, увидел меня и быстро покачал головой, поэтому я отступила обратно в гостиную. Там сидела Аннет и листала страницы старого номера «Ежемесячника кино», который она читала уже тысячу раз. Но сейчас в магазинах невозможно купить новые журналы из Америки.

Я не могла усидеть на месте в течение следующего получаса.

– Сядь! – рявкнула сестра на меня, когда я в десятый раз выглянула в окно, чтобы посмотреть, не идет ли папа. – Честно говоря, Жози, ты сегодня раздражаешь больше обычного.

Конечно, я не могла сказать ей и маме, почему я на взводе.

Наконец я увидела в окно папу, возвращавшегося из кафе, и побежала вниз, чтобы открыть ему дверь.

– Все в порядке? – спросила я.

Я видела, что он не в духе, но он взял себя в руки и попытался весело улыбнуться, взъерошил мне волосы и проговорил:

– Все просто прекрасно, милая. Не волнуйся, у твоего папы все под контролем.

По крайней мере, теперь у нас есть визы. Значит, мы скоро уедем, так что, надеюсь, это будет последний раз, когда мы имеем дело с этим ужасным месье Гинье.

Когда я рассказала Нине о том, что мы получили визы, она изо всех сил постаралась показать, что рада за нас, но я видела, что она пытается скрыть свои настоящие чувства, такие же, как у меня. Затем я сообщила, что собираюсь подарить ей свой велосипед, и это заставило ее искренне улыбнуться. Хотя она заявила, что будет присматривать за ним только до моего возвращения. Я рассмеялась и пообещала, что когда-нибудь в будущем обязательно вернусь в Марокко, но к тому времени этот Стальной Мустанг станет мал для нас обеих. Потом подруга сказала что-то немного странное. Она поведала мне, что ее старая тетя увидела, что я часть их семьи (то же она говорила в нашу первую встречу) и что я принадлежу Касабланке. Мне было очень лестно, что они все так думают, однако я уверена, что продавщица снов сказала это Нине из добрых намерений, просто чтобы она не грустила из-за нашего отъезда. Зато, возможно, однажды, став адвокатом, я вернусь и смогу делать здесь добрые дела, как мадам Бенатар. В любом случае, я думаю, что слова продавщицы снов действительно сделали нас обеих счастливее, потому как дали надежду, что мы все равно останемся друзьями и всегда будем чувствовать себя сестрами, даже если нас будет разделять широкий Атлантический океан.

Очень странно думать, что через 3 месяца я буду жить совершенно другой жизнью. Если мы все еще будем здесь на Рождество, думаю подарить Нине велосипед, повязав на него ленту, которую я хранила с тех пор, как папа и мама вручили его мне на день рождения. Мы все равно будем делиться им, если после этого я пробуду здесь еще немного.

Кстати, о днях рождения: завтра день рождения Аннет. Ей исполнится 18, и она думает, что это делает ее совершенно взрослой и, следовательно, она имеет право критиковать меня больше обычного. Она вечно твердит мне, что мне нужно соскрести чернила с пальцев и перестать постоянно утыкаться носом в книги. Сегодня она даже заявила, что если бы я позволила ей завить мне волосы и выщипать брови, то я могла бы больше походить на юную леди, а не на первую миссис Рочестер. Она любит меня так дразнить и ей нравится ссылаться на «Джейн Эйр» и безумную женщину на чердаке.

Для празднования Аннет выбрала чайные танцы в отеле «Эксельсиор», и мы все должны там быть, никаких «если», никаких «но», как говорит мама. Оливье, конечно, тоже будет присутствовать. Мама спросила меня, не хочу ли я пригласить Феликса, чтобы мне было с кем потанцевать. Я отклонила предложение от его имени, так как знаю, что оно просто заставит его чувствовать себя очень неловко, поскольку у него нет подходящей одежды. Хотя, с моей точки зрения, вечер был бы намного веселее, если бы он пришел, так как мы могли бы посмеяться над тем, как глупо выглядит Оливье, когда он вьется вокруг моей старшей сестрой. Тем не менее я с нетерпением жду вкусняшек и надеюсь, что там может быть немного кока-колы.

С помощью мамы я купила для Аннет кожаный футляр для писем. Это будет напоминанием о дне рождения в Марокко, а также местом, где она будет хранить письма от Жеральдин, с которой переписывалась с тех пор, как мы провели отпуск в Могадире. И письма от Оливье, конечно. Я полагаю, когда мы покинем Касабланку, начнутся те же страдание, что и во время отъезда из Парижа: она начнет хандрить и все бросятся ее утешать. Хотя, оставив Эдуарда, она достаточно быстро справилась со своим разбитым сердцем. Но ей определенно не понравилось, когда я на днях напомнила об этом. А я всего лишь пыталась быть полезной и смотреть на вещи с положительной стороны.

Кейт соглашается поехать со мной в центр для беженцев на следующей неделе, чтобы помочь женщинам запустить проект по квилтингу.

– Это замечательная идея, Зои! – говорит она. – Шитье лоскутного одеяла всегда было способом объединить людей. Мы можем помочь сделать что-то красивое. И это будет иметь большое значение для всех, кто нуждается в убежище, которое предоставляет центр. Возможно, женщины, которые делают одеяло, почувствуют себя сильнее, потому что они смогли создать что-то в то время, когда они так много потеряли.