Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Брем покосился на мое колено и положил на него руку — прямо на синяк, окруженный алой полоской содранной кожи, след падения в кафетерии, но тут же вернулся к рулю, так как мы выезжали на шоссе.
Пока мы ехали, я сбоку наблюдала за его профилем. Поглощенный вождением, он производил впечатление человека, которому на всех плевать, которого ничто, кроме моторов, не интересует. Ко мне вернулся страх, похожий на тот, что я испытала сегодня в постели с ним. Он был страстной натурой, это очевидно, но и рассудительности ему хватало. Скажи я ему, что нашим отношениям надо положить конец, он бы понял и согласился. Вежливо здоровался бы, столкнувшись в колледже. Послушно ушел бы из моей жизни — так же спокойно, как вошел в нее. Что он действительно любил, так это автомобили. Их устройство, управление ими. Садясь за руль, он как будто переносился в свой особый мир, где ему беспрекословно подчинялись шестеренки и передачи, составляющие сердце мотора. Так же покорилась ему и моя машина.
Я угадала это по его глазам и облегченно вздохнула: хорошо, что он думает о дороге, а не обо мне.
Брем чуть напрягся.
— Эта машина разгоняется слишком быстро, — сказал он. — Ох уж эти япошки… — И покачал головой. Посоветовал мне проверить какую-то деталь — зубчатый ремень привода или что-то в этом роде. А то при переключении скорости слышится клацанье и машину уводит немного влево. Когда я в последний раз проверяла сход-развал?
— Понятия не имею. Боюсь, я не подозревала о его существовании.
Он фыркнул в ответ:
— А что, твой долбаный муж в машинах не сечет?
— Нет, конечно. Он разбирается в компьютерах. Он программист. Довольно крупный.
— Крупный программист. Мудила.
Я задохнулась. Так и сидела с открытым ртом, пытаясь прийти в себя. Шок оказался слишком сильным — как будто меня хлестнули по руке. Я бросилась на защиту Джона:
— Он хорошо стреляет из охотничьего ружья… — И замолкла, представив, как Джон в оранжевой куртке целится в белку на крыше.
— Лучше бы проявил заботу о транспорте жены. — Он опять дотронулся до моего колена. — Не говоря уже о других ее потребностях.
Мы преодолели несколько миль в полном молчании.
Был разгар поздней весны: ярко-голубое небо, деревья в цвету, изумрудно-зеленая трава. Я на несколько дюймов опустила окно и ощутила запах влажной глины и молодых листочков. Даже на обочинах шоссе пестрели нарядные бледно-желтые нарциссы — доказательством победы жизни над распадом и смертью, ароматным подтверждением того, что всю зиму под землей происходило нечто такое, благодаря чему холодные и мертвые луковицы превратились в растения, радующие глаз своей фривольной красотой.
Мы миновали место, где я сбила олениху, и я бросила взгляд на разделительную полосу, но ничего не увидела.
Неужели трава успела поглотить тело? Значит, сама природа вымыла его из этого мира, впитав мех, кровь и кости? Забрала все это обратно в землю? Или все-таки останками распорядился некто в ярко-оранжевой униформе и резиновых перчатках, выпрыгнувший из грузовичка с вилами в руках?
Но так ли это важно?
Тело исчезло.
Мы приблизились к повороту, за которым шла дорога к колледжу. Я собиралась показать Брему, как лучше всего туда проехать, но тут он, откашлявшись, произнес:
— Побеседовал с нашим другом Гарреттом.
Я повернулась к нему.
Он сидел, вцепившись в руль с излишней силой, — рот приоткрыт, ноздри раздуты.
— Что?
— Ничего. Просто сказал ему, если он еще тебя побеспокоит, у него будут неприятности.
— Господи, Брем! — Я зажала рот ладонью. Сердце пропустило удар, и меня бросило в холодный пот. Ледяная капля поползла по спине вдоль позвоночника.
— Ты не должен был говорить с Гарреттом! Я…
— Это — наше с ним дело, — отрезал он, разумеется проехав нужный поворот. — Это не обсуждается. Считай, что я ставлю тебя в известность.
Я уставилась на свои колени. Руки лежали на них, расслабленные и бессильные, словно необязательные части тела, способные соскользнуть и потеряться. Кровь стучала в висках, в мозгу тупо билась назойливая фраза («Это было, было, было»), я собралась высказаться, но в это время Брем огляделся и присвистнул:
— Где мы, черт возьми? Проклятье! Мы что, проехали поворот?
Мне удалось объяснить, что да, проехали, и на следующем повороте надо развернуться и ехать назад.
Движение почти замерло — по полосе тащился один-единственный грузовик, который Брем легко обогнал. Я заметила рисунок на кузове — двое рабочих и грузовик. За рулем сидел молодой парень и то ли напевал себе под нос, то ли сам с собой разговаривал. Мне вдруг отчетливо представился Чад.
На фотографии, в бейсбольной форме.
Ему одиннадцать. Он, взъерошенный и полный энтузиазма, не мигая, смотрит в объектив.
Стук в голове поутих, вернее, стал более монотонным.
Так же монотонно звучал голос маленького Чада: «Ма, ма, ма».
По дороге домой я вспомнила — магнитофон.
Я бы никогда не положила его под кровать и не стала бы проверять, положил ли его Джон.
С востока надвигалась тяжелая черно-синяя туча. Она закрыла небо и пролилась сильным дождем. Дворники со скрипом и всхлипами сгоняли с ветрового стекла потоки воды. Я въехала на подъездную дорожку, выключила мотор и замерла, пытаясь подготовиться — к дождю, к своему дому, к Джону.
Нет, не может быть, подумала я.
Не могло его быть под кроватью.
Конечно же после нашей ссоры Джон вернул его в магазин. Или убрал подальше.
Но даже если… Если даже он положил его под кровать и включил утром, лента все равно закончилась бы задолго до того, как мы с Бремом добрались до постели.
А если все же он там лежал? И все было записано?
Услышал Джон, что хотел?
Как меня трахает другой мужик.
И как насчет: «Детка, я хочу, чтобы ты ушла от этого долбаного типа. Ты должна быть моей».
Как насчет этого?
Что, если все это записалось?
Помню, как в четверг на занятиях, когда мы обсуждали финал «Гамлета», руку подняла Бетани Стаут:
— Миссис Сеймор, а вот когда Гамлета похищают пираты, разве это не deus ex machina? Я имею в виду — это отличный пример искусственной, нелогичной развязки… — И она сделала движение руками, как будто подбрасывала монетку, словно заключала пари с Шекспиром. — И можно мне выйти?
Что, интересно, она делала весь семестр?
Deus ex machina — чудесный избавитель или неожиданная развязка. Звучит смешно.
Вопрос задала та же девочка, которая раньше интересовалась, почему нельзя разбирать более современный перевод пьесы.