Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Еще раз пересмотреть все дела.
– Еще раз?!
– Теперь действуем иначе.
– И как?
– Ориентируйся на дату – ноябрь тысяча девятьсот восемьдесят девятого, плюс-минус три года. Меня интересуют убийства, изнасилования, нападения на женщин и детей в областном центре и в области. Особое внимание обращай на преступления, совершенные неизвестными лицами, и на отсутствие мотива преступления.
– Ну, вы даете, Анна Сергеевна! – Павел обескураженно вскинул руки. – Выходит, снова здорово? Сами же сказали, что такие дела – невывозные.
– Бери и делай, что говорят. – Она уселась за стол, раскрыла папку и мрачно напомнила: – Кто из нас двоих руководитель аналитической группы?
– Вы, – обиженно ответил Платонов.
– Вот и выполняй.
– Хоть бы объяснили зачем.
– Потом объясню.
До самого обеда Платонов не сказал ей ни слова. В двенадцать он вышел из-за стола и натянул на себя куртку:
– Я на обед.
– Иди, – не поднимая головы, ответила Анна.
– Вам что-нибудь принести?
– Только кофе. – Она отстраненно посмотрела на него и уточнила: – Американо с одним кубиком сахара.
– Там сахар в пакетиках.
– Ну так возьми для меня один.
Минуты через две после ухода Платонова в кабинет деликатно постучали.
– Войдите! – крикнула Анна.
Дверь приоткрылась, и в комнату заглянула женская голова в меланжевой шляпке.
– Можно?
– Здравствуйте, Елена Васильевна! – Анна поднялась и вышла навстречу. – А я ожидала вас позже.
Колодяжная вошла в кабинет и замерла у порога.
– Я здесь с одиннадцати часов. Все думала, может, вы пораньше освободитесь. И вот ведь, пожалуйста…
– Снимайте ваше пальто, садитесь. – Анна указала на стул и села сама. – Должна заметить, с вашим делом есть кое-какие сложности…
– Вы мне отказываете? – от волнения Елена Васильевна привстала.
– Нет-нет, я не об этом. Просто не успела как следует изучить следственные материалы, и у меня появились вопросы.
– К бывшему следователю?
– Нет. К вам.
– Я много раз давала показания, – удивилась Колодяжная. – И первому следователю Казнову, царствие ему небесное, и тому, что был после него, и потом Ускову…
– Усков… – Анна покопалась в памяти и спросила: – Это тот следователь, что ходатайствовал о приостановке предварительного расследования?
– Григорий Кузьмич – последний, кто вел мамино дело, и это он отправил его в архив. Только не подумайте, что я с этим смирилась! Я писала заявления областному прокурору, начальнику областного следственного управления и в Москву.
– Требовали возобновления следствия?
Колодяжная кивнула:
– Да, каждый год. И каждый год получала отписки. Отказ в связи с неустановлением лица, подлежащего привлечению в качестве обвиняемого, отказ в связи с истечением срока давности, отказ в связи с тем, отказ в связи с этим… Две папки набралось.
– Срок давности нам не указ, – заметила Анна. – Расследовали дела и постарее. Проблема не в этом.
– А в чем? – встревоженно поинтересовалась Елена Васильевна.
– В деле не за что зацепиться. Фотографии места преступления из рук вон плохие. Нет ни подозреваемых, ни свидетелей…
– А как же я? Я – свидетель!
– Ну, хорошо. – Анна придвинула к себе исписанный блокнот и заглянула в него. – Пройдемся по основным вопросам, но прежде расскажите мне все, что запомнили.
– Может, лучше прочтете мои показания? В следственных материалах должен быть протокол.
– Лучше расскажите.
– Но вы же понимаете, прошло больше тридцати лет, – неуверенно промолвила Колодяжная.
– Понимаю.
– Кое-что я, возможно, забыла.
– И это я допускаю.
– Что-то могла напридумывать…
– А вот это вряд ли.
– Вы не понимаете… – Елена Васильевна провела по лицу ладонями, как будто умылась, и договорила с закрытыми глазами: – Все эти годы я только и делала, что переживала тот день снова и снова. Всякое лезло в голову. Могла ли я помешать убийце? Могла ли спасти маму? Конечно, могла… Всего-то и делов – выбежать на улицу и позвать на помощь. – Она сжала пальцы в кулаки и прижала к груди. – Это я не защитила ее, я не спасла!
– На момент совершения преступления вам было десять лет?
– Да, почти.
– Чем же вы могли ей помочь? – Анна взяла шариковую ручку и постучала колпачком по столешнице. – Если бы вы обнаружили себя, то поплатились бы жизнью.
– Мне очень тяжело! – Колодяжная схватилась за лицо и заплакала.
– Охотно вам верю. Принести воды?
– Нет, спасибо.
– Вернемся к нашим вопросам, – продолжила Анна. – Я читала протокол с вашими показаниями. Некоторые моменты мне непонятны и требуют пояснений.
– Все, что могу…
– В момент убийства матери вы были дома?
– Да, это же есть в моих показаниях.
– Опишите подробно свои действия.
– Я спала в своей комнате.
– Это ясно.
– Но потом проснулась.
– Что вас разбудило? Почему вы проснулись?
– Захотела пить и пошла на кухню.
– Та-а-ак… – протянула Анна.
– Спустилась по лестнице… Дом у нас двухэтажный, и моя спальня была на втором этаже.
– Спустились. Что дальше?
– Свернула в коридор и пришла на кухню. Оттуда услышала шум. Потом раздался мужской голос.
– Вы испугались?
– Нет, нисколько.
– Почему?
– Подумала, что к маме дядя Коля пришел.
Стерхова заглянула в записи и уточнила:
– Николай Гуляев, ее приятель?
– После смерти папы он часто к нам приходил. Чаще по вечерам, когда я уже засыпала.
– У них были близкие отношения? – спросила Анна и тут же покачала головой: – Впрочем, откуда вам знать, вы были ребенком.
– У них были близкие отношения, – с утвердительным кивком сказала Колодяжная. – Это я точно знаю.
– Простите?..
– Иногда взрослые даже не догадываются, как много о них знают дети.
– Готова с вами согласиться, – кивнула Анна.
– Когда я вспоминаю то время, сразу же представляю деревянные филенчатые двери, покрашенные белой краской. Одна из них, ведущая из коридора в мамину спальню, была застекленной. По чьей-то прихоти дверные стекла закрасили, и она ничем не отличалась от прочих. Когда приходил дядя Коля, мама запирала ту дверь на щеколду, но в уголке, у самого штапика[1], краска облупилась, и на стекле возник прозрачный пятачок…