Отдохнув, Надя засобиралась домой. Я вышел было немного проводить ее, но она потребовала, чтобы я вернулся, уверяя, что с ней ничего не случится и она благополучно дойдет до общежития.

В двенадцатом часу ночи мы наконец погрузились в поезд и поехали. Наш отряд разместился в двух вагонах, заняв по одному купе в каждом. Переезд к Ладожскому озеру длился часов шестнадцать, так как поезд шел очень медленно, делал частые остановки и подолгу стоял. Пассажирами в большинстве были эвакуируемые ленинградцы, в основном женщины и дети. На них без боли в сердце невозможно было смотреть, настолько они были истощены, кожа да кости. Некоторые умерли прямо в поезде, так и не доехав до Ладоги.

Часов в семь вечера мы пересели на попутные машины, благополучно, без бомбежек и обстрелов, пересекли Ладожское озеро по Дороге жизни и под утро приехали в Жихарево.

В Жихарево мы пробыли недолго, всего несколько дней. Здесь нам немного изменили вооружение – выдали несколько автоматов ППД и предложили на выбор советские винтовки и карабины. Я облюбовал полуавтоматическую винтовку, которую в тот же день и опробовал в тире поселка. Она была центрального боя. После стрельб я принес мишень с собой. Юра Чернявский, рассматривая ее, сказал, что я неплохо стреляю. Алексей Иванович тоже подошел – и пошутил:

– А ты, Федя, не сам ли натыкал этих дырок? Уж больно они у тебя кучно разместились.

Я смутился и ответил, что дырки – от пуль и стрелял я с расстояния триста метров.

Алексей Иванович похлопал меня по плечу и уже серьезно сказал:

– Верю, верю тебе. Думаю, что в бою с фашистами будешь стрелять не хуже.

Через несколько дней, в двадцатых числах января, мы получили пополнение и на поезде через Волховстрой приехали на станцию Глажево. А затем – сначала на лошадях, а потом пешком – добрались до деревни Бабино, которая находилась недалеко от железной дороги Мга – Кириши. Здесь недавно шли бои: повсюду валялись разбитые немецкие орудия, повозки, в снегу лежали тела немецких солдат, виднелись убитые лошади.

Немного отдохнув в деревне, наш отряд через лес перешел ближе к болоту Соколий Мох. Здесь находились передовые части наших войск и сюда уже прибыло несколько партизанских отрядов, в том числе под командованием Д. Ф. Косицына и Е. Ф. Туваловича. Началась подготовка перехода отрядов в тыл врага. Было определено место для перехода – в районе разъезда Жарок.

Командование отряда сообщило, что переход линии фронта намечается на следующую ночь. Все стали готовиться к походу: просматривать вещевые мешки, маскировочные халаты, проверять оружие.

К назначенному сроку отряды сосредоточились в одном месте, чтобы затем в сопровождении армейских разведчиков подтянуться непосредственно к передовой.

Около двенадцати ночи, соблюдая тишину, партизаны подошли к исходному рубежу. Наш отряд двигался третьим. Впереди шла разведка, за ней отряд Туваловича. Когда примерно половина партизан перешла на другую сторону железной дороги, вдруг в небо взвились осветительные ракеты, и началась бешеная стрельба из пулеметов и автоматов. Затем заухали взрывы мин и снарядов. Мы были обнаружены немцами. Наши минометчики и артиллеристы сделали все возможное, чтобы прикрыть наш отход, и о дальнейшем движении вперед не могло быть и речи.

Большие потери были в отрядах Туваловича и Косицына, в других отрядах тоже были убитые. В нашем отряде только нескольких бойцов легко ранило. А со мной приключилась такая история. Когда мы вышли из зоны обстрела, было разрешено двигаться в полный рост. Я сразу же выпрямился, и в этот момент почувствовал сильный толчок в спину. Оглянувшись, увидел Уварова. Говорю ему:

– Саша, чего ты толкаешься?

Он отвечает:

– Да ты что, Федя, в своем уме? Нашел время для шуток!.. Слушай, а чего у тебя маскхалат дырявый? Ну ладно, иди-иди, потом посмотрим.

Мы еще долго отходили в глубь леса. Наконец послышалась команда «Привал!», и все тут же, не сходя с тропы, повалились на землю. Я снял куртку маскхалата и мы с Уваровым стали ее рассматривать.

Саша, показав на дыру, с улыбкой сказал:

– Дыра-то – от пули. Да ты, Федя, счастливый, в рубашке родился.

Оказывается, пуля отрикошетила от топора, который был привязан к вещевому мешку. Не будь у меня топора за спиной, она угодила бы как раз между лопаток.

Чернявский, Ковенькин и Уваров стали заниматься костром. А я был настолько слаб, что прямо на снегу и заснул. Мороз был больше двадцати градусов, и хотя все мы были одеты в шубы, но такой отдых для меня мог оказаться последним. Разведя костер, Чернявский и Уваров перетащили меня к огню, и через какое-то время я пришел в себя.

* * *

Через день была назначена новая попытка перейти линию фронта. Но в этот раз было решено переходить не всем скопом, а поотрядно. Нашему отряду было придано трое армейских разведчиков, которые затем, как только мы окажемся за линией фронта, должны будут вернуться обратно в свою часть.

Около десяти вечера 27 января наш отряд подошел к болоту Соколий Мох и начал приближаться к железнодорожному полотну. Разведчики – впереди. Мы вслед за ними дошли до полотна, где был маленький мостик через ручей, благополучно миновали железную дорогу и уже продвинулись метров на восемьсот в глубину обороны немцев, как вдруг тишину пронзил крик:

– Хальт! Хальт!

Мы залегли. Немцы выпустили в нашу сторону несколько автоматных очередей, но они не причинили нам вреда. Алексей Иванович дал указание произвести разведку. Армейские и наши разведчики двумя группами по два человека поползли вперед.

Потянулись томительные минуты ожидания. Хотя мы были одеты в шубы, ватные брюки и валенки, все очень скоро стали замерзать. Но двигаться нельзя – должна быть полная тишина. Немцы иногда постреливали в нашу сторону, троссирующие пули летели высоко, мы их не опасались. Через некоторое время вернулись разведчики и доложили, что мы, оказывается, столкнулись с группой немцев в количестве 50–60 человек, направлявшихся к переднему краю.

Немцы, как и мы, залегли и выжидали. Алексей Иванович принял решение группами по два-три человека начать отход. Подниматься на ноги было опасно, и мы медленно, по-пластунски, стали отползать. После долгого лежания на снегу руки и ноги закоченели и плохо слушались.

Добравшись до железной дороги, мы по канаве под насыпью перебрались на другую сторону. Когда отошли метров на двести, несколько бойцов поднялись на ноги, но тут же были обстреляны немцами. Им пришлось снова залечь и ползти. Обстрел продолжался до тех пор, пока мы, где ползком, а где короткими перебежками, не удалились от передовой километра на полтора в лес. Вскоре сделали привал, проверили, все ли на месте. Оказалось, что раненых нет, зато обмороженных было порядочно. Я обморозил пальцы на руках и ногах, но, к счастью, не очень сильно. У некоторых были пробиты пулями шубы и маскировочные халаты.