на жизнь. Как здесь хорошо… Вьются и исчезают дорожки, вздыхают соседи в окнах, а мы мчимся и мечтаем.

Дима сочинил, что мы на бронике, а из кустов вылезают всякие твари, надо строчить из автомата. Он открыл окно и провел очередь, озвучивая ее: тра-та-та, на, сука, получай, хребет не сломай, лежи, не дергайся, жди, когда свои оттащат, прикинься жмуром, уцелеешь, дернешься – вернусь, добью. Сейчас подъедем, лимонку в колодец для верности, чтобы звезды в лужу попадали, а мы схоронимся, пока обстрел не закончится. Даже Шпрот посмотрел на это удивленно, как на излишнюю шизу, хотя он привык к играм Димы. Сказал ему, что надо, как в фильме «Брат-2», пробить заднее окно и завалить всех тварей из пулемета. Они нас не жалели – и мы не будем. Дима обмотал цепь вокруг кулака, спросил, не обыскивает ли охрана при входе. Обыскивает, это лучше в тачке оставить, иначе не пустят. Там и менты, и местные, можно неприятностей выхватить из ситуации. А кто будет напрягаться? Конечно, никто, если чел на дискотеку с намотанной на руку цепью придет, типа так танцует. Лучше оставить. Мы скажем, что у Шпрота брат – известный криминальный авторитет, поэтому нам можно все, любой беспредел.

Мы – боевая единица. Нас можно послать на задание. Только не окружить кого-то, а протаранить.

Пока ехали, тачка подплавилась и задымилась. Дима сказал, что твари нас таки подбили, надо выскакивать и нырять в траву, пока не взлетели. Витя ответил, что всегда так, можно не обращать внимания, если запах не смущает, – доедем и туда и обратно, ничего не взлетит.

Горячий ветер погладил лицо, я закрыл глаза и увидел, как удаляюсь от чего-то: от земли, от стены, от того, что только что было рядом. Волей переключил это ви́дение, стал не удаляться, а приближаться. Если ты можешь так плавно перемещаться туда-сюда, это значит, в тебе есть свобода. Кажется, что вокруг не пробегающие села, а декорации. Кто-то проматывает диафильм около глаз.

У клуба пятеро – перегретые, все на кортах. Пять – это нормально. Каждый один на один, а Витя с двумя. Дальше – уж как получится. Они как агрессивные клопы: если пройдешь мимо один, обязательно зацепят. А раз вчетвером и с Витей, просто злобно зырк-зырк, куда ты, ёпт, сука ты, давай-давай, слышь, вали по-быстрому.

Да неважно, что они там проскулили. Если обращать внимание на всех, кто тебе вслед что-то мычит, здоровья не останется.

Внутри темно и огненно, вспышки, дымные рисунки. Сколько кого – непонятно, все покрашены лучами, и, когда меняется звучание, меняются и окраски, губы синие, лица серые, все мерцает, мельтешит, люди мотают головами, выставляют руки перед собой, дергаются. Это самый лучший клуб, хотя я в других не был.

В момент заметил, что там, в густоте, стоит и смотрит на меня какая-то немыслимая красота, милая девочка с ангельским лицом, самая красивая из тех, что можно вообразить.

Она смотрела на меня – не на тех, кто со мной рядом, а именно на меня. И я смотрел на нее.

Началась песня «Светит луна» певицы Светы. И я понял, что ее так же зовут. Света. Я сейчас подойду к ней, скажу, что… Что-нибудь скажу, и мы уйдем отсюда. Да, точно: спрошу, почему у нее ангельское лицо и что она здесь делает. Спрошу, почему же здесь так хорошо, во всем этом звучании. Люди вкалывают в себя всякий кайф, а можно прийти сюда и пережить всю жизнь за пару минут, такое счастье и волнение. На тебя возложены руки с небесным благословением. Не за то, что ты правильно жил и не грешил, а просто так. Так случилось, ты попал сюда, в чистое счастье, стой и наслаждайся.

Шпрот заметил, что мы так стоим, спросил, чего это я на его телку запал, они уже с Витей всех здесь поделили. Ну ладно, нравится так нравится. Не возражает.

А вскоре появился Дима и заорал в ухо, что их человек двадцать и нас сейчас закатают в пол, надо резко валить. Я не понял кто, и что, и за что. На меня смотрит ангел, а я на нее. Нам кишки выпустят прямо здесь! Кто? Их двадцать человек, все с битами, арматурой, а у нас ничего нет. У нас есть Витя. Витя уже сполз вниз по стенке и лежит в углу.

Даже не понял как и когда. Что-то тяжелое и гулкое упало сверху, все погасло, музыка осталась, но далекая, как в мешке. В мешок поймали темноту и заставили ее звучать. Все вместе легли спать. Или сделали из клуба бассейн, засунули головы в гул и спрятались.

Я смотрел, как по закрытому веку Тихона ползает муха, трет лапы, как почтальон, доставляющий ядовитую посылку, и чего-то ждет. Тишина звенела. Он вроде как спал, я сел рядом и зачем-то попросил: Тихон Сергеевич, мне интересно, как там, – на девятый день вернитесь во сне и всё расскажите. Как только проговорил это шепотом, дернулся. Зачем такое просить? А уже всё. Уже произнесено. Не стоило. Теперь явится, а может, и не во сне, а как оживший, постучит ночью в окно. Хотел знать, как там? Сейчас расскажу. Там как здесь, только тише, тишина не звенит, и не затхлое все, а свежее.

Очнулся и не понял, куда перемещаемся. Вроде едем в город. Рядом злой Дима. Впереди Шпрот и Витя. Едем в клуб. А чего все недовольные такие? У Шпрота лицо перемятое и перемазанное бордовой краской, у Димы тоже. А что произошло? Мы не в город едем, а из города, не в клуб, а из клуба: уже сходили на дискотеку, хорошо, что все живы. Тачка затихла, не дымится, покачивается, как лодка. Голова ведет туда-сюда, изображение переворачивается, как будто кувыркаюсь. А где мы сейчас? Подъезжаем. Куда? К дому, куда же еще. А где дом, почему все шатается и гудит? Надо поймать руками какую-нибудь траву, в нее вцепиться и прижаться к земле, тогда точно не упадем – некуда будет падать.

Мы легли рядом с сараем Вити, вдохнули ночную свежесть. Все вчетвером на спины, хватая руками колышущие звезды. Шпрот больше всех негодовал, объяснял, как мы завтра вернемся и что с ними сделаем. А мне было нормально. Обычное лето. Даже не понял, кто это был, да это и неважно. Мыслями оставался там, в бегающих разноцветных лучах, стоял и смотрел на девочку с ангельским лицом. Интересно, как такие, как она, осознают себя. Просыпается, подходит к зеркалу, смотрит, говорит: