он критически осматривает с порога кузницы убогое кузнецовское хозяйство. Глаз у Захара зоркий, с прищуром, с насмешливой коричневой искоркой. И глядит он на все с какой-то хитроватой, понимающей усмешкой, которая часто набегает на добрые обветренные губы, обросшие густой черной бородой и порыжевшими от частого курева усами.

На Захаре — вечный и неизменный его наряд: старые сапоги, выцветшая, много раз латанная гимнастерка с едва заметной дырочкой на кармане от солдатского Георгия, черный потрескавшийся от времени ремень.

— А как бы вы, Захар Петрович, поступили? — спрашивает Андрей после минутного молчания.

— Да ведь я — совсем иное дело. Мне-то со старухой много ли надо? Были бы Петруха с Егоркой, и мне с таким имуществом, как у тебя, призадуматься пришлось бы.

И словно продолжая начатый разговор, он тихо, уж в который раз рассказывает Андрею, задумчиво теребя свой жесткий, порыжелый ус.

— Понимаешь, вот уж восемь лет минуло, а простить себе не могу, что не взял тогда Петруху с собой в отряд. Ведь парню же восемнадцать было. Попросить бы командира!.. Так нет — старуха заголосила: «молодой да малый, лучше дома упасется». Ну и оставил. А как пришли беляки, стали допытывать, кто с красными ушел, — первый палец на мою избу показал. Ну, и ведь нет, гады, чтобы одного старшего взять. Мальчонку, мальчонку-то зачем? Егорке еле шесть исполнилось — тоже увезли… заложники, видите ли. Петруху, сказывают, на станции порешили. А Егорка в сыпняке свалился, белые его на перегоне бросили. Разыскивал я его везде, запросы делал. Да нет, как в воду канул. Ныне парню девятнадцать бы стукнуло, помощником бы мне был. А где он теперь, живой ли? Кто знает?

— То-то вот оно и есть! — вздыхает Андрей. — Был бы отец, и мне бы раздумывать не приходилось.

— Тебе чего раздумывать? — оживляясь, отвечает Захар. — Твоя дорога прямая! Конечно, жалко мне тебя отпускать. Думал я все-таки осенью в секретари тебя уговорить. У самого меня грамота, знаешь, какая. Скотско-приходский на германской в окопах прошел. Да и кузнец в деревне нужен. А время такое, что вот-вот в деревне заваруха должна начаться. Пойдёт народ на кулака — не остановишь. Так что вертайся скорее. Вместе дела разворачивать будем. Бо-ольшие дела!

ГЛАВА ВТОРАЯ

В начале зимы в деревню приехала из района учительница. Прямо с дороги, озябшая, посиневшая, заявилась она в сельсовет. У Захара в это время сидели Иван Протакшин и Антон Хромой. Они донимали председателя требованием прикрыть гульбу в доме сестер Сартасовых.

Прервав разговор, Захар вышел навстречу учительнице с готовностью помочь ей перетащить из саней багаж. Но, кроме потертого брезентового саквояжа, который держала в руках сама учительница, ничего больше у ней не оказалось.

Не показывая своего удивления, вызванного столь малой поклажей и легкой, не по зиме, одежонкой учительницы — коротенькой меховой жакеткой и смешными белыми ботами на высоких каблуках, — Захар приветливо встретил ее, усадил у жаркой голландки, чтобы отогрелась, и послал дежурного за школьным сторожем.

— Озябли, Анна Константиновна? — сочувственно спросил Захар, продолжая просматривать ее направление из района. — Чать, не думали, что дорога столь дальняя будет?

— Нет, я не замерзла, — холодно ответила учительница.

«С характером», подумал Захар, разглядывая ее строгое лицо. И ему еще больше захотелось узнать, что привело ее, молодую, красивую, в такую глушь, да еще в этих смешных ботах и жакетке «на рыбьем меху».

— Насчет жительства… — осторожно начал он. — При школе комната есть, но больно мала она… Прошлогодний учитель с семьей был, так он квартиру нанимал…

— Мне хватит при школе, не беспокойтесь, — так же холодно ответила учительница, хмурясь при слове «с семьей».

Не решаясь больше ни о чем расспрашивать Анну Константиновну, Захар вернулся к столу, чтобы продолжить начатый разговор.

— Сколь же ты, Захарша, эту безобразию терпеть будешь? — снова вполголоса принялся укорять его Иван Протакшин. — Бабы взбеленились, того и гляди спалят тот шинок вместе с его завсегдатаями. Будет тебе хлопот!

— Что же я поделаю?! — с досадой восклицает Захар. — Два раза милиционера призывал. Так их, окаянных, разве укараулишь? За версту милицию чуют! Попрячут самогонку — и все шито-крыто. Не арестовывать же за то, что с чужими мужиками спят.

— Да с мужиками-то бес их дери! — рассудительно говорит Иван. — Ребят жалко. Молодняк еще, а они их водку пить научают, с солдатками сводят! Куда это гоже?!

— А по мне, так накрыть всю компанию и засадить в холодную, — угрюмо басит Антон Хромой.

— Холодную, холодную! — сердится на друга Захар. — Тут не холодной действовать надо. Куда молодежи деваться? Летом еще на мосту да в поле, а зимой? Вот такие, как Сартасовы девки, и пригревают.

— Н-да-а… — сокрушенно вздыхает Иван. — В городах, там знамо дело: кины, спектакли всякие… одно слово — культура! А у нас…

Трое приятелей с невольным сожалением посмотрели на учительницу.

…На другой день под вечер учительница снова пришла к Захару. Она уже успела обойти всех своих учеников, предупредить о начале занятий, составить списки…

Оживленная, раскрасневшаяся от мороза и быстрой ходьбы, она показала Захару списки, рассказала ему о детях бедняков, которые не могут посещать школу из-за отсутствия одежды и обуви, затем положила перед ним лист бумаги и сказала своим звучным, с холодинкой голосом:

— А этот вот список для вас…

— Это какой же такой список? — озадаченно принялся читать Захар. — «Материи красной тридцать метров, лампы десятилинейные три, мундиров офицерских два, наган один, сабли две…» Вы что же, у меня в деревне военные действия открывать собираетесь?

— Действия, — сдержанно улыбнулась учительница. — Только не военные…

— Эх, елки зеленые, Анна Константиновна! — догадавшись, в возбуждении вскочил Захар из-за стола. — Да если вы в нашей деревне это заведете, если наших ребят от дурману самогонного оторвете, девок от посиделок и разного суеверия отвадите, да мы вас… мы вас…

— Ну, что вы меня?.. — грустно улыбнулась Анна Константиновна, — что вы мне такое подарите?

— Простите, — разом став строгим, со сдержанным волнением в голосе заговорил Захар. — Простите, что сказал не так, по-простому. Только… до того нам тут такой человек нужен, до того хочется, чтобы наши парни с девушками поняли свою темноту и