Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Скорей бы река, что ли…
Когда Андрей добрался до куста, то за ним действительно оказалась полянка, уютно лежащая между высокими деревьями. И тут впервые у Андрея шевельнулся страх. Было в этой полянке что-то подозрительно тихое. Андрей прилег и отполз в сторону. Здесь было темнее — стояло дерево с широкими нижними ветками. Когда поднялся, к нему кто-то прикоснулся… Он едва сдержался, чтоб не закричать. Перед ним слегка покачивались босые ноги повешенного. Забыв обо всем, Андрей отпрянул назад и повалился на землю с неистово колотящимся сердцем. Лежал и шептал самому себе: «Дурень, мертвеца испугался. Мало их на свете перевидал. Каждый день хороним…»
Вероятно, это был один из тех двух, что пытались здесь пройти вчера. «Если застава, то наверняка слышали, как я грохнулся», — думал Андрей, приложив ухо к земле. Где-то булькала вода, над головой метнулась бесшумная тень. Сова.
По-прежнему было тихо, и тревога улеглась. Набухший прошлогодний дерн заглушал все звуки. Дерево, от которого он шарахнулся, находилось в трех шагах, но он уже не боялся его. Шевельнулось чувство острого любопытства. Кто? Гриша Чепурной — веселый морячок: с Балтики, невесть какими судьбами попавший на Урал, или степенный Городенко, у которого в Камышовке осталась жена и пятеро детишек. Все же подходить к повешенному Андрей не стал. Боязно.
Поразмыслив, он решил идти напрямую, через поляну. Трава, хоть и прошлогодняя, но высокая. На открытом месте и врагов легче заметить. Не подкараулят где-нибудь под кустом. К тому же выигрывалось время, а это было самым важным.
Андрей прополз метров шестьдесят, когда услышал в стороне приглушенные голоса. Звякнула уздечка, сочно чавкнуло копыто, в темноте появились силуэты всадников. Их было человек двенадцать.
Андрей ящерицей скользнул за кустик вишняка и затаил дыхание.
— Пронеси, пронеси, — шептал он беззвучно.
Всадники сбились в кружок, о чем-то тихо посовещались и парами разъехались в разные стороны. Двое повернули прямо на Андрея.
Вскочить и бежать — верная гибель, но и лежать почти на виду нет сил. Сейчас они обратят внимание на странную кочку и…
Мысли Андрея заметались. Убить он сможет только одного. Перед глазами снова качнулись босые ноги… Пальцы до ломоты впились в рукоять нагана.
Всадники остановились в нескольких шагах.
— Да я в рукав, — сказал один из них. Оба наклонились друг к другу; светлячком вспыхнул огонек, осветив звездочки погон, лакированные ремни портупеи. Одна из лошадей фыркнула, учуяв Андрея. И тогда у прижавшегося к земле юноши родилось простое решение. Нужно отвлечь внимание врагов, бросить что-либо в сторону так, чтобы всадники повернулись на шум. Это нужно сделать сейчас же, пока они прикуривают. Не задумываясь, Андрей приподнялся и изо всей силы швырнул… свой наган. Получилось то, чего он сам не ожидал. В кустах, где упало оружие, грохнул выстрел. Видно, от удара о землю. Лошади вздыбились, едва не сбросив ничего не ожидавших седоков. Лес точно взорвался от грома выстрелов. Они звучали всюду, но только не впереди стремглав мчавшегося Андрея. Он подумал, что эта пальба, несомненно, вызовет тяжелое уныние в лагере партизан, но сейчас же успокоился. Скоро, скоро над болотами поплывет призывное уханье филина.
Андрей бежал до тех пор, пока не свалился в Грузовской балке. Ласковая земля подстелила ему, хотя и мокрую, но мягкую подушку, впитала кровь с исцарапанных рук, омыла их своей влагой, успокоила. Он лежал, сдерживая громкое биение сердца, потом встал и снова побежал, но уже, не торопясь, внимательно поглядывая по сторонам. Над лесом снова повисла предательская тишина. Видно, каппелевцы размышляли, что за странный выстрел прозвучал в их расположении.
Андрей осторожно раздвинул куст. Справа и слева узкой полосой тянулся просвет. Это была дорога на Камышовку. Он упал на нее, смеясь и всхлипывая. Слезы текли по его лицу, смешиваясь с кровью и грязью.
— Вера, Вера, — шептал Андрей, и ночь вторила ему торжествующей песней: ск-р-р, ск-р-р…
…Дубовой открыл глаза.
— Где я? — чуть слышно спросил он.
— На Медвежьем когте.
— Что это?
— Место встречи старых знакомых.
Он не обратил внимания на слова Андрея Степановича и торопливо забормотал:
— Скорее в путь… важно спасти карту, любой ценой…
— Что случилось с вами, Антон Лазаревич?
— Все погибли… обвал в Лаутской пещере… главное карта и дневник… Поставь шест повыше, меня найдут… шест, так, чтобы виден издалека… любой ценой…
Он еще что-то говорил несвязное, неразборчивое. Это был бред. Страшный жар вдруг охватил Дубового, он метался в спальном мешке, кого-то звал, кому-то приказывал.
«Не иначе, как огневица», — с горечью определил Андрей Степанович. Так продолжалось несколько часов. Дубовой то затихал, то снова начинал метаться в тяжелом бреду. Надорванный организм отчаянно боролся со смертью. Андрей Степанович раскрошил таблетку аспирина и, разбавив в воде, влил больному в рот. Но ничто уже не могло спасти умирающего.
Вдруг Дубовой открыл глаза и сделал попытку приподняться.
Андрей Степанович бросился к нему.
— Говорите, говорите.
Дубовой силился что-то сказать, лицо его побагровело от страшного напряжения. Потом глаза медленно закрылись, тело обмякло.
Андрей Степанович бросил в костер последнее полено, включил электрический фонарь. Собаки, потревоженные светом, собрались возле хозяина. Яркий свет упал на лицо умирающего. В его глубоко запавших глазах появилась мутная слеза и, скатившись по небритой щеке, упала на грудь.
И тогда старый полярник, этот большой и суровый человек, тяжело, неумело заплакал…
* * *
Ранним морозным утром жители поселка Морж увидели странную процессию. Впереди двигался человек. Через его плечи была перекинута ременная петля, и на ней волочился спальный мешок. Следом, качаясь и приседая, шла собака. Через каждые несколько шагов человек и собака ложились в снег.
Люди подбежали и с ужасом смотрели на неизвестного. Он был невероятно худой, с белым отмороженным лицом. Когда его подняли, он застонал и указал на мешок. В мешке оказался человек, вероятно, давно умерший.
Живого человека и собаку поместили в местную больницу и вскоре опознали.
В один из приемных дней к хирургу подошел начальник местного почтового отделения.
— Скажите, доктор, — спросил он, — будет жить Глухов?
— Все зависит от организма, — уклончиво ответил хирург, — он страшно истощен. Меня интересует одна вещь… Разве на пути следования ваших связистов