— Мог раздавить, как паука, но не желал марать руки, — Генерал хлопнул каблуками.

— Чего-нибудь подозрительного не заметили в ту ночь?

Генерал надул и без того необъятную грудь и поправил фуражку:

— Не мог уснуть. Сосед, святоша, бубнил до рассвета свои молитвы, не громко, но нудно, черт бы его побрал.

— Благодарю, — сказал я и поставил против его имени 2.

Генерала, басящего на всю «Сирену», сменил Мулла в зеленом халате и белой тхакихе. Как и положено священнослужителю, он вел себя кротко и тихо. Мулла сообщил мне, что при встречах с Ионой велись споры о единстве Бога (его оппонент настаивал исключительно на христианском божестве), но зла ему не желал, памятуя о жертвах и бесполезности подобных разногласий еще со времен крестовых походов. Что касается ночи исчезновения бедного Ионы, косвенно подтвердил слова Генерала о Верующем, раздражавшем ночь непрекращающимся молением, мешающим ему, Мулле, в назначенный час обращаться к Аллаху.

Получив таким образом подтверждающую саму себя информацию из двух независимых источников, всем троим я зачел алиби, не забыв поставить против «Муллы» цифру 1.

В моем распоряжении после ухода исламского священника остался один, последний подозреваемый, Капитан «Сирены». Меняющий вахты с Помощником, не имеющий права выпускать из рук во время шторма штурвал, Кэп в свой отдых храпел так, что его алиби мог подтвердить на яхте любой, включая и меня самого.

Об Ионе Капитан доложил довольно сухо, было ясно — тема мучает его; заносчивый пассажир напоминал отца, отношения с которым с самого детства не заладились. Морской волк мычал, цокал языком, подбирая слова, мялся и потел — я решил не мучить его с подробностями, задав всего один вопрос:

— Когда земля?

— Ближайший порт завтра, будем пополудни, — отрапортовал Кэп и покинул кают-компанию.

Я записал на конверте — «Капитан» и поставил 5. Теперь передо мной лежал полный набор грешников со стопроцентным алиби, следствие, как принято говорить в таких случаях и как тонко заметила на допросе Дама, зашло в тупик окончательно. Я отправился в свою каюту, проклиная себя за бездарность, а таинственного Иону за его выбор.

Когда борт «Сирены» бухнул о причальную стенку порта M. следующим днем, полиция уже ждала нас. Капитан сошел первым, пошептался с инспектором, высоченным усатым мужчиной в клетчатом плаще и сером котелке, крепко сидящем на седой голове, и показал пальцем на меня.

Длинный дождался у трапа и, как только я очутился возле него, без представления спросил:

— Говорят, вы провели предварительное расследование, и как?

— Никак, у всех алиби, — ответил я, поморщившись от такой бесцеремонности и резкого запаха дешевого одеколона.

Инспектор же, будто проводил допросы, сидя рядом в кают-компании, подозрительно прищурился и, постукивая тонким пальцем мне в грудь — тук, тук, тук, — язвительно произнес:

— Алиби есть у всех, кроме одного.

— И кого же я пропустил? — начал я покрываться холодным потом.

— Себя, — улыбнулся беззубым ртом он, при этом палец его не унимался: тук, тук, тук…

Я раскрыл глаза, нет, не от удивления или возмущения, я проснулся, да-да, все это было всего лишь сон.

Тук, тук, тук — кто-то барабанил в дверь… уже наяву.

Глава 2. Гость

Немного о себе. Я литератор, склонный, как выяснилось, к сыскному делу, либо, если повернуться к зеркалу Истины другой щекой, следователь-графоман. Друзья (припомнить бы, есть ли таковые вообще) говорят, что я «ни то ни се», и они, куда ж деваться, правы, как еще можно назвать сыщика, не раскрывшего ни одного дела, и писателя, не написавшего ни одной книги.

Возможно, кому-то такое положение вещей может показаться смешным, но я вижу в этом некое предназначение, и посему неудавшийся литератор внутренне успокаивается на предмет неизданного, а сыщик-одиночка перестает видеть в каждом встречном потенциального преступника.

Однако я отвлекся, за что скорее прощу прощения у читателя, ибо стук в дверь настойчиво не прекращается, и надобно открыть, иначе петли могут не выдержать, а мое молчание будет истолковано превратно.

Человек, стоящий на пороге, являлся священником — сыщик во мне уже проснулся и по черной ризе с характерным белым воротничком его принадлежность к духовенству была определена и не вызывала сомнений.

— Что привело вас, падре, в столь ранний час? — зевая, протянул я, мучительно соображая, а действительно, какого черта незнакомый поп делает у моих дверей.

— Четверть часа пополудни, — насмешливо вернул меня к действительности гость, удивленно выставив правую бровь домиком.

— Неужели? — хмыкнул я, делая шаг назад. — В таком случае прошу.

Падре бодро прошел в комнату и, замешкавшись всего на секунду (ровно столько понадобилось ему, чтобы оценить весьма скромную обстановку моего жилища), произнес:

— С вашего позволения, — и уселся на мой любимый стул за письменным столом.

Неслыханная наглость для чужака, сыщик внутри меня потянулся за револьвером, а писатель благоразумно скрылся за его спиной:

— Чем могу? — практически не скрывая своего раздражения, поинтересовался я.

— Я к вам по делу, — спокойно ответил священник и, глядя на мою перекошенную физиономию, с улыбкой добавил: — Ах да, извините, меня зовут… Иона.

Револьвер выпал из рук сыщика, больно ударив по пальцам правой ноги, а из-за спины высунулся писатель с вытаращенными глазами и распахнутым до неприличия ртом.

— Вижу, вы удивлены, — невозмутимо продолжил гость, но застывшая на моем лице маска побудила его изменить свое мнение. — Ей-богу, я не привидение, очнитесь же.

— Я сплю, — произнес я вслух, прислушиваясь к своему голосу и учащенному биению сердца.

Падре, видно сразу, человек опытный, повел себя неожиданно; легко поднявшись со стула, он сделал пару шагов ко мне и профессионально влепил звонкую пощечину…

— Нет, не сплю! — воскликнул я, потирая ушибленное место. — Рука у вас не легкая, святой отец, могли и челюсть свернуть.

— Я к вам по делу, — как ни в чем ни бывало повторил Иона.

— Прошу, излагайте, — согласился я, решив не сопротивляться судьбе, приведшей к моему порогу «старого знакомого» прямо из недавнего сна.

— В моей пастве есть десять прихожан, готовых ко грехопадению, по каждой из заповедей, — начал загадочный гость.

— Очень интересно, — вставил я, пытаясь понять, а при чем здесь моя персона (в церковь я не хожу).

— Пожалуйста, не перебивайте, — Иона недовольно наморщил лоб. — Я намерен предотвратить сие на правах их пастора.

Надо же, интересно — как, пронеслось у меня в голове, со свечой стоять сразу в десяти местах?

— Сегодня я пригласил всех их в храм на тайную вечерю, подобную той, на которой Иисус собрал своих учеников, и попросил каждого принести с собой кагор.