— А что, как другие, в бордель? Не вариант? К тебе же никакие болячки не пристают, опять же постоянный поток… Суккуба распознать не просто, а сестрички твои спросом пользуются.

— Не мое это. Гордость не позволяет. Да и людишек я не слишком люблю, сам же сказал. Придушу кого-ни будь ненароком, или зубы покажу. Что потом? Церемониться то не будут… Опять же голод мой это не уймет.

— Ну да, тут ты права… — я почувствовал вину за то, что сделал ее такой.

— Скажи… — она опустила глаза. — А в этой твоей книге случайно нет способа мне помочь? Порой я теряю разум…. Пару раз я уже пыталась добраться до ближайшего селения. Хорошо, что оно далеко. Успела взять себя в руки…

— Это не принесет тебе облегчения.

— Попытка не пытка, — пожала она плечами. — Я тут уже на стену лезу. Схожу с ума…

Этого мне только и не хватало. В ее словах сомневаться не приходилось. Дело было серьезное. Бешенство Венге в планы не входило. Как, впрочем, и все остальное в этом мире, вдруг ставшем реальным.

— Способ, то есть, — скрепя сердце поведал я. — Только дело это такое… не факт, что тебе понравится.

— Ну? — она нависла надо мной в ожидании чуда.

— Да ты присядь, не стой над душой… — я громко сглотнул, чувствуя собственное волнение. — Видишь ли, дело все в том, что ты не совсем чистокровная, в традиционном толковании.

— Это как? — нахмурила она свой побитый лоб.

— В моем мире есть такая наука — генетика. Люди успели хорошенько изучить ее. Принципы ее работают и в вашем мире. Если коротко, то браки среди одной семьи…

— Рождают уродов?

— Да, но не всегда. Если гены отца и матери совершенны, то уродства не будет. Даже если только у одного родителя есть такие гены, то все будет хорошо. А вот если встречаются два «порченых» гена, то жди беды. Так же и у вас, демонов. Ведь твой родной дядя родился с увечьем?

— Все так, — кивнула она, затаив дыхание.

— Вот твоя матушка и схватилась за голову, — пояснил я. — Она отыскала один из древних дворянских родов и одурманила юного наследника известного столичного графа. Заманила к себе и баловала до тех пор, пока не добилась желаемого. Убедившись, что беременна, она избавилась от парня. Как именно, я не знаю, но участь его не завидна.

— Постой, но тогда я что, тоже полукровка?! — воскликнула она.

— Вовсе нет, — заявил я. — Тут вступает в силу закон Менделя. Проще говоря один из трех детей, наследует гены матери, а двое других — гены отца. Как-то так. А матушка твоя тварь чистокровная, уж прости.

— Но как это связано со мной? — не поняла она. — То я чистокровная, то нет… как тебя понимать?

— Как ни крути, а скрытые гены отца в тебе все же есть. Этим отчасти и объясняется твое неприятие людской плоти. Она не приносит тебе сытости. Ни физически, ни… метафизически, — сморозил я не до конца понимая сути своих слов. Но объяснил вроде доходчиво.

— И… что делать?

— Как бы тебе сказать… Ты должна заключить договор с человеком, или носителем человеческих генов, который будет контролировать твою чудовищную силу.

— О какой силе ты говоришь? — взгрустнула она. — Так, жалкие потуги. Позорище рода.

— Ну не скажи. Вот твоя матушка, например, отлично об этом знает. Потому и выперла тебя на задворки, чтобы власть не потерять. Хотела убить, да рука не поднялась. Материнский инстинкт штука сильная.

— Тебе то откуда знать?

Я снова указал пальцем на свою умную не по годам голову.

— Сила твоя запечатана. А поскольку этот мир изначально стремится к равновесию, она вскроется лишь тогда, когда у нее будет контроль. Ну или никогда не вскроется, и голод будет продолжать тебя терзать.

— Что хоть за договор такой?

— По сути… — я пытался подобрать слова помягче, но решил сказать как есть. — По сути это добровольное рабство. Как демон ты заключаешь договор с человеком один раз и на всю жизнь. Судьба ваша становится общей, сила распечатывается и перераспределяется. Управляет ей он, а ты как батарейка к фонарику. Но тут тоже есть свои тонкости…

— Как что? — нахмурилась она.

— Источник силы, — пояснил я доходчиво. — Ты и сама сможешь пользоваться ею, но под его контролем.

— И голод уйдет? — с надеждой спросила она.

— Да, самый сильный голод уйдет. Но ты станешь как собачка на поводке и будешь терпеть все, что может не нравится. Его жену, детей, другую собачку… Ну и все лишения, и тяготы своего господина. А вот тяга к блуду останется, ведь ты суккуб по природе своей.

— Как все оказывается просто… с самого детства матушка вдалбливала в мою голову, что заключать договоры с людьми нельзя. Теперь ясно почему.

Венге повалилась на пол, застеленный шкурами, и разрыдалась… Я этого не хотел. Создавая эффектного суккуба для пущей красоты мира, я как-то не думал о ее чувствах. Оставив все как есть, я просто хранил молчание, поглаживая свои голые коленки. Ведь я так и сидел в кресле в своей первозданной красоте. Хотел сказать, в чем мать родила. Но это не было правдой. Меня выродил этот мир.

— Почему? — вдруг спросила она. — Почему ты меня не убил?

— Ты опять о своем? — вздохнул я. — Да просто рука не поднялась. Разве можно губить такую красоту?

Венге всхлипнула и перестала плакать. Утерев слезы, она привстала и уселась на стол прямо передо мной, широко раздвинув ноги. Оперевшись локтями о свои колеи она уставилась мне в лицо. Медленно изучив его строение, она пробежалась взглядом по всему телу.

— Ты ненормальный… — заключила она. — Я же порву тебя, как только уснешь. Не со зла порву, ради принципа.

— Вернуть тебе плащ? — спросил я, разглядывая свои когти. — На улице холодно.

— Ты не посмеешь.

Я пристально посмотрел в глаза Венге, и уверенности в ней поубавилось. Через пару секунд она и вовсе поменялась в лице. Еще через секунду она побледнела…

— Ты права, — я сдержанно улыбнулся. — Конечно я этого не сделаю. Я же не изверг. В крайнем случае свяжу тебя на ночь и дело с концом.

— Ладно… — медленно проговорила она, не отводя взгляда.

— Господи, Венге, да брось… стоит мене только уснуть, как ты верхом залезешь. Разве что на спину перевернешь. Я же тебе как воздух нужен.

Венге, часто заморгав, отвела взгляд в сторону. Похоже, что странный человек, сидящий в кресле напротив, видел ее насквозь.

— Ты бесишь меня, одним своим видом… — сказала она устало. — И я не знаю как себя