– Ваш император меня без соли сожрет и не поперхнется! – крикнула я. – Нашли засланку! Сами девками наряжайтесь и едьте! Вон, Снегирек хотя б. Набелим, насурьмим, кичку приладим, справная будет невеста.

   – Да ну тебя, – насупился Снегирек, пока прочие ржали. Все, кроме меня.

   – Дурни, - ругалась я. – От кого могла ожидать, но от тебя, Явор…

   И села, надувшись.

   – Да погоди ты, Малинка, – сказал Явор. – Мы ж не с кондачка. Мы все продумали. Ты вострая.

   Все покивали.

   – Шустрая.

   Я пожала плечами, все ещё дуясь. Ну да, не дура.

   – И храбрей нас всех вместе взятых.

   Это была правда. Когда у тебя мать поляница, деревянный меч ты научаешься держать быстрей, чем ложку. В семь лет мне подарили первый боевой топорик, а драться мать учила меня уже с пяти. В общем, одна по ночам я бродить не боялась.

   – И по-чужедольнему разговариваешь.

   И это правда. По нашим краям некоторое время назад проповедницы заморские путешествовали. Призывали баб стоять за свои права. К моей матери тоже подходили. Как раз когда она поле боронила. Борись, говорят, за себя, баба! Хватит позволять мужикам себя угнетать. Мать, дела не прерывая, спрашивает:

   – Это зачем же?

   Ну, говорят, работать сможешь наравне с мужиками. (Мать, напоминаю, за бороной шла). Она им: а я что делаю?

   В общем, успеха у наших баб проповедницы не нашли. Но пока они тут крутились, я чужедольнему немножко выучилась. Чудной язык, но я чесала на нем довольно бойко, хоть и с ошибками. Даже писать и читать могла.

   – Ну и в самом деле, Малинка, не можем же мы парня девкою наряжать. Император нас в единый миг раскусит.

   Я вздохнула. И это правда. Девки из них (как, впрочем, и мужики) ни к хренам.

   – А ты будешь нашей партизанкой.

   – Кем?!

   – Куртизанкой, – краснея, поправил Явора Снегирек, великий знаток чужедольних слов.

   – Партизанкой-куртизанкой, – уступил Явор.

   – Это что еще, к лешакам, такое?!

   – А это по-иноземному такая девка, которая в палаты к князьям и принцам залазит и им вредит, – объяснил Стебелек.

   Ишь, образованный.

   – Красивая девка, – дополнил Явор.

   – Я-то?

   Я расхохоталась. Я, конечно, недурна собою, но чтоб красавица… Глаза серые, косы русые, нос короткий в конопушках. Девка как девка.

   А Явор давай напирать.

   – Ну что тебе стоит? Прокатишься, мир повидаешь. Делов-то, Малинка! До Валахии с ветерком, там все время на юг, сядешь на корабль, дней семь – и ты в Чиньяне! Затешешься среди невест, поешь-попьешь во дворце вкусненького, на павлинов поглазеешь. Подольстишься к императору, стыришь шлем и была такова. Одно веселье!

   – Тебе бы такое веселье, - огрызнулась я.

   – Да я бы поехал, – стелился Явор. – Сама ведь знаешь: работа, работа… Ну и потом, если Белогур прослышит, не сносить нам всем головы.

   Обложили со всех сторон.

   - А он какой из себя, император ваш? А то если пригожий, я ж не смогу.

   У каждого есть уязвимое место, вот и у меня. Из-за него опытные женщины пророчили мне несчастливую будущность. Так-то я девка бойкая, рассудительная – но сама не своя до красивых парней.

   - Вы же меня знаете. От пригожей мордашки сразу млею.

   - Да он же злодей, – сказал Оряска.

   - И что?

   - Разве может быть злодей красивым? Подумай сама.

   Все подумали и решили: нет, никак не может. Так что не боись, Малинка, самообладанию твоему ничто не угрожает.

   – Не на что мне ехать. Денег нет.

   – А мы дадим. Мы уж скинулись. Покатишься аки княжна, – посулил Явор. – И ещё за труды приплатим.

   Нет, ты смотри. Все щели законопатили.

   – У меня коза не доена, – выдвинула я последний довод.

   Они посмотрели на меня с упреком, типа: ну ты чего. Я даже устыдилась.

   Тяжело вздохнула.

   – Супостат, говорите?

   Они закивали, как болванчики.

   – Под пятой, говорите?

   И снова давай кивать.

   – Так и быть. Но-но! – я пригрозила кулаком, чтобы не слишком радовались. – Если меня там убьют, я вам являться стану! Не сойти мне с этого места. К каждому буду что ни ночь приходить и выть замогильным голосом.

   Соколики побледнели, но отступать было некуда. Сказать ничего не сказали, но про себя, как пить дать, пожелали мне самого что ни на есть наикрепчайшего здоровья.

   Мы вернулись в терем, послали Оряску за пирогами, а Явор расстелил на столе карту.

   – Сначала на запад до границы. Там через Валахию на юг, до Варенец-града…

   – Погодите, – перебила я, следя за пальцем Явора. - А чего не прямо на восток? Это ж по прямой.

   – Да ты что, там горы крутые, леса дремучие! Ни пройти, ни проехать. Зверь дикий, разбойники озоруют.

   – А за лесами люди с песьими головами, – сказал Некрута. - Укусят тебя за пятку.

   – Или другие места, – добавил Снегирек, плотоядно обозревая «другие места». Я показала ему кулак, и он тут же сделал вид, будто и не пялился вовсе.

   – А тут? – я ткнула в Кручинское воеводство. - Ближе же до Варенца.

   Явор покачал головой.

   – Там пузары безобразничают.

   – Какие ещё пузары?

   – Неразумные. Нельзя туда сейчас соваться. Сделаешь крюк, зато цела останешься. Тут, тут и тут, – тыкал Яворка в карту, - все тихо, спокойно. Доберешься до Варенец-града, сядешь на корабль, что император нарочно для невест прислал. Отплывает через четырнадцать дней.

   – Да вы что! Мне пять дней только до Валахии чухать.

   – А ты не пойдешь. С ветерком поедешь.

   – Как это?

   Явор подмигнул:

   – Завтра узнаешь.

   Солнце клонилось к закату, и меня наконец отпустили. Впрочем, оставалась последняя надежда отбрыкаться от этого путешествия.

   – Мам, - сказала я, когда мы сели вечерять. Сидели втроем: я, мать и братик мой младший, Задорка. Отец поехал в город купить кой-чего по хозяйству.