В этот момент мисс Гриффит заметила на другой стороне улицыкакую-то знакомую и, замахав рукой, побежала к ней, а я смог отправиться дальшепо своим делам — в банк.

В целом у меня создалось впечатление, что мисс Гриффитчем-то напоминает небольшое землетрясение.

Я быстро уладил в банке все, что мне было нужно, иотправился в адвокатскую контору «Гелбрайт, Гелбрайт и Симмингтон». Не знаю —существовали ли там когда-нибудь какие-нибудь Гелбрайты, я лично никогда их невидел. Меня провели в кабинет мистера Симмингтона, а котором все было пропитанонесколько затхлым, но приятным запахом старинных адвокатских контор.

Множество папок с надписями: «Леди Хоуп», «Сэр ЭверардКарр», «Наследство Вильяма Эйтсби — Хорса», фамилиями крупных землевладельцев —все это создавало атмосферу солидной фирмы, занимающейся делами сливок местногообщества.

Когда я наблюдал за мистером Симмингтоном, склонившимся надмоими бумагами, мне пришло в голову, что, если миссис Симмингтон обманулась впервом браке, то во втором-то уж она не рисковала ничем. Ричард Симмингтон былвоплощением спокойного достоинства, человеком, который и на мгновенье невызовет в своей жене чувства страха или беспокойства. Длинная шея с выступающимкадыком, бледное, как у мертвеца, лицо и длинный тонкий нос. Несомненно,приятный человек, хороший муж и отец, но не из тех, кто может заставить сильнеезастучать женское сердце.

Мистер Симмингтон разговорился. Говорил он не спеша и ясно,проявляя немало здравого смысла и быстроты суждений. Мы обо всем договорились,и я уже собрался уходить. Лишь мимоходом я заметил:

— По дороге в город я встретил вашу падчерицу.

Мгновенье мистер Симмингтон смотрел на меня, словно непонимая, о ком речь, а потом улыбнулся:

— О, да.., конечно… Миген. Она уже.., гм.., некотороевремя дома.., закончила школу. Мы подумывали, как ей, чем ей заняться.., да,заняться. Конечно, она еще довольно молода и не слишком развита для своеговозраста. Да, не слишком развита, как мне сказали.

Я вышел из кабинета. В канцелярии какой-то старик что-томедленно и с напряжением писал за столом, кроме него там был еще невысокий,нагловатого вида молодой человек и средних лет женщина с завивкой и пенсне наносу, старательно и быстро писавшая что-то на машинке.

Если это и была мисс Джинч, то я должен был согласиться сГриффитом: какие-то нежные чувства между нею и ее хозяином казались в высшейстепени не правдоподобными.

Я зашел в булочную и пожаловался на то, что кекс, купленныйнами тут накануне, оказался черствым. Моя жалоба, как и полагается, былавоспринята с восклицаниями отчаяния и недоверия, но в награду я получил новуюбуханочку — «свежую, только из печи вытащенную» — тепло, которое я чувствовал,прижимая ее к груди, доказывало, что это правда, только правда и одна правда.

Я вышел из булочной и огляделся вокруг, надеясь увидетьДжоан с автомашиной. Ходьба утомила меня, к тому же ковылять на костылях скирпичиком кекса в руках — удовольствие среднее.

Джоан однако нигде не было видно.

Внезапно я ошеломленно застыл. По тротуару навстречу мне шлабогиня. Я просто не мог выразить иначе. Классические черты лица, вьющиесязолотистые волосы, великолепная фигура. И шла она легко, как богиня, словноплыла все ближе и ближе. Чудесная, сказочной красоты девушка — просто духзахватывало.

Меня охватило волнение — что-то должно было произойти! Ипроизошло — с моим кексом. Он выскользнул у меня из рук. Я хотел подхватитьего, выпустил костыль, со стуком упавший на тротуар, пошатнулся и сам чуть неупал.

Уверенная рука проплывающей богини подхватила меня иудержала на ногах. Я забормотал:

— П-прошу прощения. Б-большое спасибо.

Она подняла кекс и костыль и подала их мне. Потом приветливоулыбнулась и весело проговорила:

— Ерунда. Не стоит благодарности! — И при звукахее самого обычного, ленивого голоса все колдовство сразу же рассеялось.

Красивая, здоровая, рослая девушка — и ничего больше.

Я начал размышлять о том, что случилось бы, если бы богиОлимпа дали Прекрасной Елене такой же обычный, тягучий голос. Как все-такистранно, что эта девушка могла взволновать человека до глубины души, пока нераскрыла рта, но в тот же момент, как она заговорила, все волшебстворассеялось!

Я знал, что бывает и наоборот. Мне случалось когда-то видетьневысокую женщину с лицом грустной обезьянки, на которую никто дважды глаз неподнял бы… Однако, когда она начинала говорить, словно по мановению волшебнойпалочки все начинало цвести, жить, и она представала какой-то вновь ожившейКлеопатрой.

Джоан остановила машину у самого тротуара, я ее даже и незаметил. Она спросила, что произошло.

— Ничего, — ответил я и наконец опомнился. —Так просто, задумался о Прекрасной Елене и ее правнучках.

— Великолепное место для таких размышлений, —заметила Джоан. — Вид у тебя был как у настоящего кретина, когда ты стоялвот так, разинув рот и прижимая кекс к мужественной груди!

— Это все шок, — ответил я. — Я вдруг ни стого ни с сего очутился в Трое, а потом меня с такой же скоростью отправилиназад. Не знаешь, кто это? — добавил я, показывая взглядом на спинуудалявшейся грации.

Джоан глянула вслед девушке и сообщила мне, что это ЭлсиХолланд, гувернантка Симмингтонов.

— Это она так вывела тебя из равновесия? Красива, ноумом большим не отличается.

— Знаю, — сказал я. — В общем-то милая,спокойная девушка, только я-то принял ее за Афродиту.

Джоан отворила дверцу машины, и я сел.

— Забавно, не правда ли? — обернулась она комне. — Бывает, что человек писаный красавец, а мозгов у него самаямалость. С нею та же история. Жаль.

Я заметил, что для гувернантки мозгов у нее достаточно.

Под вечер мы пошли на чашку чаю к мистеру Паю.

Мистер Пай был чрезвычайно женоподобным, пухленькимчеловечком, вечно занятым своими креслами с разными спинками, пастушками измейсенского фарфора и стильной мебелью. Жил он в Прайорс Лодж, недалеко от руинстарого монастыря, разрушенного во времена Реформации.

Жилище его отнюдь не напоминало убежище старого холостяка.Пастельных цветов занавески и подушечки были сделаны из самых дорогих сортовшелка.

Маленькие пухлые ручки мистера Пая тряслись от волнения,когда он описывал и показывал нам свои сокровища, а голос подымался доскрипучего фальцета, когда он рассказывал о волнующих обстоятельствах, прикоторых ему удалось привезти из Вероны ренессансную кровать.