Шрифт:
Интервал:
Закладка:
АЛЬФА И ОМЕГА
На кухне было светло - даже слишком. Лучи вечернего солнца били в незанавешенное окно. Уже третий час по всем доступным каналам радио и телевидения транслировали музыку. Не больно веселую, но и не грустную - по крайней мере, не траурную. В данный момент в радиоприемнике звенел оркестр балалаечников. И это в Нью-Йорке! Антипов ясно представлял себе этих дюжих светловолосых молодцов в алых вышитых косоворотках и синих шароварах. Крепкие белые руки уверенно бьют по струнам - вверх-вниз, вверх-вниз. И мелодия, на первый взгляд, такая однообразная, переходит незаметно, как и все в нашей жизни, из минора в мажор, из мажора в минор... Томился он из-за Кати. Кэт. Истинной американки в третьем поколении, дружбой с которой он очень гордился. Ужин (стал бы он ради себя одного так стараться) медленно остывал в микроволновой печи. Включить, что ли, пока суд да дело, телевизор? По контрасту с озаренной вечерним солнцем кухней, в комнате было темно. Кабельное телевидение не работало, по двум государственным программам, как и по радио, транслировали музыку. Антипов выключил дурацкий ящик (даром, что японский) и вернулся на кухню. Разбухшее солнце коснулось горизонта и освещение приобрело зловеще пурпурный оттенок. Даже рекламы не передают! Маловероятно, что очередной военный переворот настиг его в Америке. И все же... стоило ради этого лететь через океан... Он зажег огонь под чайником и снова перебрался в комнату. Поблескивали в сгущающихся сумерках столовые приборы. Чернела бутылка “Асти” - калифорнийского производства. Антипов откинул крышку бара, плеснул в стакан водки. Выпил. Внизу по стриту скользили алые габаритные огни автомобилей. Музыка на кухне внезапно смолкла. Стало слышно, как вздрагивают на ветру стекла. Антипов включил телевизор снова. Вскоре он увидел на экране что-то вроде летного поля. Пусто, голо. Пучки травы, лиловые лужи. Бледное небо с вытянутыми по ветру бледными облачками. Группа людей в плащах, фотоаппараты, бинокли. Знакомый всей стране комментатор Cи-Эн-Эн поднес ко рту черный кулак микрофона и зачастил (разумеется, по-английски): “Впервые в истории! Прямая трансляция. А-по-калипсис!” В глубине кадра промелькнул ангел с трубой. А вдали поднималась волна золота и крови.
ДОРОГАЯ СОНЕЧКА
Текст опубликован в г-те "Лениградский Университет", 28.12.1990. Резоны для помещения на сайт: (1) краткость, (2) принадлежность серии "Наваждения", (3)приоритетность по отношению к более поздним и значительно менее экономным "римейкам" Достоевкого разных авторов.
... Ты спрашивала меня о темном деле, в коем якобы замешан брат мой, Петр Петрович Лужин. Деле о кончине одного студента, или, вернее, бывшего студента, Родиона Романовича Раскольникова. Но ныне тучи, слава Богу, рассеялись. Когда брат мой женился, по доброте своей, на бесприданнице из провинции, Авдотье Романовне Раскольниковой, предпочтя недостаткам ее обстоятельств и положения достоинства ее характера, я счел за благо не стеснять молодых (до того мы с братом жили вместе) и снял квартиру на Петербургской стороне. Незадолго ранее брат Авдотьи Романовны скончался при не весьма ясных обстоятельствах. Доктор подозревал мышьяковое отравление. ... Покойник, будучи человеком неуравновешенным, с превеликой амбицией, яро выступал против брака Авдотьи Романовны и едва не преуспел в попытках расстроить свадьбу. Благодаря некоторым неосторожным поступкам моего брата (их легко совершит человек, уверенный в своем праве) и интригам заинтересованных лиц, следствие сдвинулось в его сторону. К счастью своему, и Авдотьи Романовны, он скоро был обелен ходом дела, так, что первоначальное подозрение неловкостью своей даже ускорило свадьбу. Я бы не стал входить в подробности, если бы от следователя, большого любителя психологии, не узнал, кто же был истинным виновником смерти Родиона Романовича. То оказалась одна старуха, дававшая под заклад деньги. Среди ее постоянных гостей был и Родион Романович. В голове старухи, возможно, под влиянием вырвавшихся у Раскольникова неосторожных слов, зародились черные подозрения. Ни много ни мало - будто Раскольников хочет ее убить и ограбить. У старухи скопилось много вещиц от Родиона Романовича. Народу к ней ходило много - не уследишь, как явится или подошлет кого. Старуха решила схитрить - пригласила Раскольникова выпить чаю - раз, другой, а в чашку подсыпала яду. Старуха не удержалась - рассказала о грехе сестре, дурочке Лизавете. А та тоже не сберегла тайны. Со временем об этом узнал следователь... Пусть ничто, Сонечка, не омрачает наше с тобой счастие. Прошлым же твоим я не интересуюсь - довольно с меня, старика, дня нынешнего и того, что ты, как говоришь, меня немножечко любишь...
НАВАЖДЕНИЕ
Один из ключевых рассказов серии. (Публиковался в журнале "501".)
Лежу я где-то, вроде бы под кусточками - пошевелишь чем, и сразу прутья везде, листья, ощупываю себя руками, а глаза открыть боязно, и сыро. Сидят, думаю, какие-нибудь, глазеют, а увидят, что я проснулась, и зарегочут, проклятые... Ночевать на улице страшно, хотя летом еще ничего, особенно если отрубишься сразу, хотя помню, проснулась раз оттого, что бомж рядом на корточках сидит, в сумочке моей роется, но чтобы голой на улице оказаться, это пока в моей практике в первый раз. И сумочки нет. И ключей, значит. И делать чего - непонятно, потому как солнышко, похоже, высоко поднялось, и в закрытые глаза свет лезет, розовый такой сквозь веки, с оранжевыми прожилками, и бока греет. Если бы хоть пораньше с утра, добежала бы, хоть к Клавке, дом-то наш крайний, через стройку можно, за ней лес густой. Вроде, воскресенье сегодня, Клавка дома, похмеляться еще не собралась. Грудь отчего-то большая больно, как у беременной... Наваждение... Ногами шевелить тесно как-то. А это чего? Юбка узкая, скользкая, из змеиной кожи? Только вниз съехала? Подарил кто-то, что ли? Не помню. Точно, вчера у Генки сидели. И Клавка была.
