излагать свою версию, и ее нимало не смущало, что у меня, совсем мальчишки, сердце болело от таких речей про моего отца. У других парней павшие на войне отцы почитались за героев, так пусть и мой таким будет. Когда пошел в школу, одноклассникам сказал, что мой отец, в отличие от других, еще больший герой, поскольку на войне погиб два раза. В ответ я услышал хохот. В тот раз от унижения на глаза навернулись слезы, но с годами все утихло. Кто умер — тот умер, что тут скажешь.

Моя мама — очень красивая женщина. Если судить по взглядам мужчин, что засматриваются на нее, привлекательности не утратила и по сей день. В юности, конечно, она была еще красивее, но так бывает со всеми матерями.

Сколько помню, после того, как отец пропал, мама не кинулась на поиски другого мужа. Она молча занималась книгами в библиотеке, пока однажды в библиотеку не заглянул немец по фамилии Венгер. Точнее говоря, балтийский немец. С корнями в Латвии, но без родных. Каждый второй день приходил за чтивом. Как человек может так быстро читать? Мама не удивлялась, она поняла. Предложения руки и сердца долго ждать не пришлось, несколько приглашений в кино, в оперу и на выставки картин, и… Господин Венгер оказался культурным, обходительным, и мама, долго не раздумывая, вышла замуж во второй раз. Да и какая радость — вдовствовать. Порою, наблюдая, как мама и Вольфганг заботятся друг о друге, я чувствовал почти что зависть. Ведь мои-то собственные отношения с юными дамами всегда заканчивались полным провалом.

Поначалу плотный немец мне не понравился, я ершился, однако, то ли я повзрослел, то ли немец стал добрее, но постепенно мы, считай, подружились. Умный мужик, за словом в карман не лезет. Он картограф. Вольфганг, или Вольфик, Вольфичек, как ласково его называет мама, или Вольф, как зову его я, помог восстановить дом, построенный еще маминым дедом, где мы живем и сегодня. Небольшой, но довольно красивый особнячок находится между улицей Ирбенес и пансионатом на улице Гимнастикас. Когда я окончил среднюю школу, мне позволили разместиться в мансарде. Вроде мы все под одной крышей, и все-таки есть, куда спрятаться. По-моему, очень удобно.

Вечером, смыв пот и пыль, спускаюсь ужинать вместе с мамой и Вольфом. У нас устоявшийся порядок: моя обязанность помочь Вольфгангу колоть и складывать дрова, накачать и принести воды, вскопать огород, если очень просят, по субботам выкрутить белье, потому что у меня руки посильнее. Хожу в лавку за продуктами, когда попросят, еще помогаю по дому и даю маме 50 латов в месяц, чтобы без угрызений совести мог садиться за стол завтракать и ужинать. Короче, живу хорошо, не жалуюсь. Я слегка припозднился, Вольф уже встал из-за стола и пошел в комнату слушать радио. Мама ставит передо мной глубокую тарелку и достает из духовки супницу.

— Коля думает, что все это добром не кончится, — начинаю без лишних слов, но мама меня не понимает.

— Почему? Вы же всегда управлялись. Что-то не так?

— Нет, с работой полный порядок. Его беспокоит Европа. Польша, немцы, русские… англичане… думает, как бы эта заваруханас не коснулась.

— Понятия не имею. И… — тяжелый вздох вырывается у нее. — Не хочется даже вникать в это. Пусть Коля поговорит с Вольфгангом.

Поужинав, направляюсь в комнату к отчиму. Он слушает передачу из Рейха, кажется, фюрер опять орет как резаный.

— Почему он всегда так кричит? — спрашиваю.

— Чтобы самый глухой немец смог расслышать голос правды, — усмехается Вольфганг, а потом добавляет. — Очевидно, такой рев действует на толпу. Геббельс не дурак.

— У тебя наверняка теперь будет много работы?

— С чего ты взял? А, новые границы наносить… хм-м…

— Коля волнуется, как бы и мы не попали в переплет. Как ты думаешь?

— Что скажешь… — Вольф встает и выключает радио. — Шайзе!

— Но ведь объявлен нейтралитет, и Германия обещает его соблюдать, — как утопающий, в отчаянии хватаюсь за воздух.

— Латвия выполнит обещание, в это я верю.

— Только Латвия?

— Ну… эстонцы и литовцы, скорее всего, тоже, но не мы же в этом оркестре решаем, какую музыку будут играть дальше.

— А большие? Русские, немцы?

Вольфганг ничего не отвечает, только тихо вздыхает и сокрушенно качает головой из стороны в сторону. Что они все так тяжело вздыхают — Коля, мама, Вольф?

— Ясно.

Больше вопросов у меня нет.

Распоряжение гражданам Латвии, имеющим заграничные паспорта

(фрагмент)

Все граждане Латвии, которые имеют заграничные паспорта, до 10 октября сего года должны сдать лично или прислать по почте для проверки свои заграничные паспорта выдавшему их учреждению в Риге, Лиепае или Даугавпилсе. Те граждане, которые в дальнейшем вернутся в Латвию, обязаны сдать свои заграничные паспорта в течение 7 дней после въезда.

Рига, 11 сентября 1939 года,

Я. Легздиньш, товарищ министра внутренних дел

«Рите» («Утро»), № 252, 12.09.1939

Латвийские немцы готовятся к отъезду

(фрагмент)

В Рижском порту уже находятся десять больших пароходов, которые предназначены для вывоза семей граждан немецкой национальности. […] В ближайшее время ожидается прибытие еще 15–20 пароходов в Рижский порт.

«Брива Земе» («Свободная Земля»), № 2302,10.10.1939

По пути с работы домой, сталкиваюсь с соседским Яцеком.

— Ну, и как оно? Уже намылился в фатерлянд? — карие глаза Яцека блестят, как орешки в шоколадной глазури.

Подмывает спросить, какое шило свербит у него в заднице, да не хочется так сразу огрызаться. Польская кровь кипит в нем на все сто, и больше всего кипит против немцев. И все-таки его слова меня бесят. Знает же, что я латыш, так нет же, все равно нужно прицепиться. И хочет поддеть Вольфганга, а, значит, и всю нашу семью. Становлюсь бесцеремонным. Даже — злым.

— Не знаю, будет ли где мне приткнуться в Германии, зато уж в Польше фюрер вдоволь места освободил.

Глаза Яцека становятся влажными и темнеют, а на шее появляются красные пятна.

— Ну… ты! — он угрожающе делает шаг навстречу.

— Яцек, ты обалдел? — не отрывая глаз, смотрю на него. — Какая муха тебя укусила? Ты же знаешь, я не немец.

— Знаю, а твой — немец.

Что на Яцека нашло? Желчь и моча разом в голову ударили?

— Ну и что? Вольф никому не причинил зла.

— Пока… — Яцек еще не утихомирился, но чувствуется, что с кулаками уже не кинется. — Они выгоняют поляков из домов и заселяют туда фрицев. Тех, что уезжают отсюда. Курва, они все одинаковые!

Я