могли. Каждый страдалец пытался съесть хоть кусочек. Все корчились от боли, безрезультатно черпая еду, но при этом оставались голодными. Разумеется, это был ад. Во второй комнате был такой же стол, такой же суп и такие же ужасно длинные ложки, но здесь едоки были сытые и счастливые, потому что каждый подносил свою ложку ко рту соседа и кормил его. В аду мы страдаем в одиночестве. На небесах мы питаем друг друга.

Я пишу это, осознавая две вещи: я не исцелилась, но я не одинока.

Последние три года меня спасала доброта моих родных, друзей и незнакомых людей. Я научилась опираться на них, когда у меня не получается держаться так прямо, как хотелось бы, чтобы подпитать мое страждущее сердце.

Теперь я знаю силу боли: она обнажает нас, она срывает маски и разрушает то, что, как нам казалось, удерживает нас вместе. Но я также знаю силу сопереживания – оно как воздух для утопающего. Я знаю, что жест, даже малозаметный, может стать актом милосердия: телефонный звонок, дружеская шутка, неожиданная записка. Когда вы опустошены, эти связи, эти моменты доброты являются единственным, что может наполнить вас заново. Это единственный язык, который понимает ваше сердце.

Моя семья разбита, но мы продолжаем держаться друг за друга изо всех сил. Мы связаны скорбью навсегда: друг с другом и с миром хрупких, уязвимых людей вокруг нас. Это урок, который я усвоила против своей воли: мы способны выживать.

Внуки просят Джо брать их в церковь, как обычно, когда мы находимся в Уилмингтоне, и они посещают службы вместе, но я остаюсь дома. У меня все еще слишком много вопросов без ответов. Там, где прежде я видела порядок, теперь я вижу хаос. Там, где когда-то я ощущала необъяснимый покой, теперь я ощущаю мертвую тишину. Я все еще не готова к проповедям или молитвам.

Прямо сейчас я получила письмо по электронной почте от моего пастора, Грега Джонса – он спрашивает, как у меня дела. Он понимает, почему меня нет в церкви, но тем не менее сожалеет об этом. Он часто говорит о своей надежде, что я найду новый духовный дом, а я продолжаю в этом сомневаться. Грег недавно написал мне после смерти друга семьи – невероятной женщины, которая училась в школе вместе с Хантером и Бо и много лет работала с нами. Она была всего на год моложе Бо и оставила любящего мужа с двумя сыновьями. Грег знал, что ее смерть стала для нас серьезным ударом.

«Одна из моих любимых цитат, – ответила я на его письмо с соболезнованиями, – “лучше всего вера видит во тьме”. Но иногда так трудно продолжать в это верить». Он согласился со мной, написав, что верить сложнее всего в периоды испытаний, но тем не менее именно большая потеря помогла ему увидеть Бога не как сущность, которая вознаграждает и наказывает, а как «Того, кто действует медленно и спокойно посредством любви, кто с нами в страдании, кто призывает нас жить в любви, кто склоняет нас работать сообща ради создания нового будущего». Он напомнил мне о смысле изречения Кьеркегора: когда все в мире идет по-нашему, то предназначение и божественную любовь в своей жизни увидеть легко. Но в темные времена, когда мы теряем надежду, когда мы ничего не можем сделать, мы и нуждаемся в Боге больше всего. В такие времена мы и должны отказаться от рассудочных объяснений и двигаться во тьме, веря, что обретем любовь и покой, в которых так нуждаемся.

…в темные времена, когда мы теряем надежду, когда мы ничего не можем сделать, мы и нуждаемся в Боге больше всего. В такие времена мы и должны отказаться от рассудочных объяснений и двигаться во тьме, веря, что обретем любовь и покой, в которых так нуждаемся.

Я вновь начинаю двигаться.

Я счастлива быть окруженной людьми, которые безгранично любят меня, – это моя семья. Я научилась отпускать свою потребность быть сильной, и с ними я могу оставаться уязвимой. В сущности, это единственный способ выжить. Я осознала, что груз этой жизни слишком тяжел, чтобы все время нести его в одиночку, что мы должны делать это вместе. И теперь я знаю, что мы это можем. Место Бо за нашим столом никогда никто не займет, и мы никогда не перестанем оплакивать его, но наши раненые сердца продолжают биться, любить, развиваться.

И однажды, надеюсь, я смогу воскресить свою веру. Я бы хотела вновь молиться так, как умела когда-то. Многие люди в моей жизни нуждаются в молитвах, и я чувствую, будто задолжала им. Ведь на небесах мы питаем друг друга.

Эпилог

Там, где пролился свет

В 2016 году, в понедельник перед Днем благодарения, я вышла из нашей машины после поездки по знакомым улицам с серо-голубыми, крытыми гонтом домами и очутилась перед коттеджем недалеко от Нантакет-Саунд. Внуки, все пятеро, высыпали из авто, смеясь и подшучивая друг над другом, и разбирали свои сумки. Джо отпер дверь дома, и я глубоко вдохнула холодный воздух Новой Англии, прежде чем войти.

Год назад семья сбежала в Рим. Нантакет был еще одним местом, напоминавшим нам обо всем, что мы потеряли, как будто это была фотография, на которой вырезали лицо Бо. Я знала, как тяжело будет сюда вернуться, но в этом году внуки настояли. Наш День благодарения – это и был Нантакет. Они соскучились по маленьким магазинчикам, по кафе-мороженому, по традиционному пятничному обеду. Они хотели увидеть, как зажгут рождественскую ель, и побродить по мощеным улочкам. Они хотели быть вместе, чтобы снова почувствовать, что все нормально.

И мы с Джо согласились.

В доме дети разбежались по своим комнатам и стали подключаться с телефонов к вай-фаю. Они вытащили все наши любимые игры: шашки, карты, «Монополию». Они легко вернулись к старым привычкам. Я смотрела, как играют Натали и маленький Хантер, и удивлялась, как уже миллион раз до этого, глядя на Бо и старшего Хантера, какими сильными могут быть малыши.

Прошедшей весной Натали, Эшли и я ехали домой в Делавэр в один из тех прекрасных дней, когда среднеатлантическая сырость еще не успевает все себе подчинить. Почти впервые за долгое время за рулем не было спецагента, и это было почти забытое чувство – снова находиться наедине со своей семьей. Вдруг по радио зазвучала Fight Song Рейчел Платтен, и Натали сказала: «Бабуля, сделай погромче!» И мы все втроем стали подпевать во весь голос, продолжая мчаться по дороге. Мимо проносились пробуждающиеся деревья с крошечными зелеными почками, устремленными к небу. Слушая, как Натали поет «Это моя боевая песнь/Песня, возвращающая меня к жизни», я вспоминала, как стойко она переживала службу Бо в армии, – та же сила духа чувствовалась в ней и теперь. «Будь храброй, Натали», – подумала