что на похоронах пастора Пинкни будет нелегко, но все же решила пойти. Я думала о матери Тайванзы Сандерса, которая видела, как умирает ее сын, и мне было больно. Я спрашивала себя: «Что бы сделал Бо?» Ответ был прост: он бы пошел на похороны. Его сила была моим даром всю его жизнь, и я понимала, что должна постараться быть сильной ради остальных – насколько это было возможно. Я хотела быть такой матерью – и личностью, – какой он хотел бы меня видеть. И вот я думала о стальном стержне моей собственной матери, ее стойкости и пыталась быть похожей на нее.

Никто не знал, что президент Обама собирается спеть «Великую благодать» во время своего выступления. Это было потрясающе: неподдельные эмоции в его голосе, такая доброта и смирение от самого могущественного человека в мире. В тот момент нас всех объединяли благодать, любовь, неприятие зла. Это было почти невыносимо, мне казалось, что мое сердце разорвется.

В тот момент нас всех объединяли благодать, любовь, неприятие зла. Это было почти невыносимо, мне казалось, что мое сердце разорвется.

После поминальной церемонии мы с Джо и президент с первой леди встретились с семьями девятерых погибших в Чарльстоне: Синтии Херд, управляющей публичной библиотекой округа Чарльстон; Сьюзи Джексон, всеми любимой участницы хора; Этель Ланс, псаломщицы; ДеПейн Миддлтон-Доктор, женщины-пастора, помогавшей студентам Южно-Уэслианского университета; Тайванзы Сандерса, двадцатишестилетнего героя, внука Сьюзи; Дэниела Симмонса, пастора, служившего в баптистской церкви Сиона; Шаронды Коулмен, специалиста по расстройствам речи и коуча в средней школе Гуз-Крик; Майры Томпсон, преподавателя по изучению Библии; и, конечно, Клема.

Утрата этой группы людей, этой маленькой семьи, связанной общей верой, оставила пустоту не только в их домах или в церкви, но и во всем Чарльстоне. Казалось, их смерти и стоящее за ними зло могли поколебать любую веру.

Мы обнялись с родственниками погибших. Они тихими голосами стали рассказывать нам истории о жизни своих близких. Мы произносили слова, которые так часто говорили нам самим весь последний месяц: «Мне так жаль». Или: «Его жизнь изменила судьбы многих людей». Или: «Мы будем молиться за вашу семью». Это было тяжело, но в то же время приносило облегчение. Эти матери и отцы, сестры и братья понимали тяжесть нашей потери, как никто другой. Они знали, что стоит за каждой улыбкой, которую приходится выдавливать; за каждым взглядом, застывающим надолго; за каждым вздохом, который не удается сдержать. В этом смысле мы были одинаковы. И хотя мы пришли, чтобы утешить их, они сами брали и прижимали нас к своим разбитым сердцам со всей любовью, на какую были способны.

Мне казалось, что я заблудилась в темной пещере и встретила там еще одного исследователя подземного мира. Наша печаль была холодна и тиха. Никто из нас не знал, сможем ли мы когда-нибудь двигаться дальше и как нам вообще вернуться к нормальной жизни, как исцелить свои семьи. Но мы, по крайней мере, видели, что есть и другие люди, задающие себе те же вопросы и отчаянно ищущие в себе силы, чтобы выбраться назад, к свету.

Существует братство людей, затерянных в толпе, разбросанных по рабочим местам, магазинам и паркам. Это люди, которые потеряли сыновей и дочерей. Для непосвященных мы выглядим нормальными, средними, цельными. Но порой я могу узнать этих людей, словно по тайному рукопожатию, по печали в их глазах, по изгибу плеч, будто все еще чувствующих на себе объятия ребенка. Я встречаю их на выступлениях и публичных мероприятиях. Недавно я закончила делать маникюр в салоне, и вдруг ко мне подошла женщина и заплакала. Я все поняла еще до того, как она начала говорить. «Я мать погибшего солдата, – сказала она, – и я просто хочу показать вам фотографию своего сына». Она достала из сумочки потрепанный снимок. Поскольку женщина продолжала плакать, люди вокруг стали встревоженно спрашивать: «Что случилось? Все ли в порядке?» Но я не знала, как произнести это в маникюрном салоне: «Неужели не ясно? Наши сыновья умерли, и мы сломлены». И я просто обняла ее. Каждый год в мае, в годовщину смерти Бо, она находит способ передать мне весточку. Однажды она оставила записку мастеру по маникюру, а та передала мне. А недавно эта женщина пришла на мое выступление, чтобы поддержать меня. Между нами существует связь, которая не прервется никогда: два незнакомых человека, две матери с разбитыми сердцами.

Вступление в это братство не требует руководства, я не знаю, что посоветовать, какую мудрость преподнести его новым участникам. Моя подруга потеряла сына, пожарного, который погиб на службе. Он был молод, у него было двое детей, и его хоронили в гробу, завернутом в американский флаг. Я бы очень хотела ее как-то обнадежить или сказать, что все будет хорошо. Но я не была уверена, что это правда. Вместо этого я написала ей записку, где говорилось, что я думаю о ней и что она не одна. И это та правда, которую я могу сказать родителям, познавшим эту невыносимую боль: вы не одиноки.

После смерти Бо в Белый дом приходили сотни писем, открыток и записок для Джо и для меня. Джо спокойно читал их и смотрел фотографии. «Единственная наша надежда – в том, что мы сможем гордиться своими детьми, потому что они сделали мир лучше, – написал один мужчина. – Бо сделал это и даже больше. Мир это заметил». Я была так благодарна за поддержку, но сама не могла прочесть ни слова. Есть некое тонкое различие в том, как мы переносим скорбь. Джо любит вспоминать, что для людей значил Бо, а я не готова встретиться с воспоминаниями лицом к лицу. Я храню эти письма в сумке в своем шкафу: они слишком ценные, чтобы избавляться от них, но все же они остаются неоткрытыми. Возможно, так будет всегда. Каких-то вещей вы – точнее, я – просто не можете видеть.

Есть некое тонкое различие в том, как мы переносим скорбь. Джо любит вспоминать, что для людей значил Бо, а я не готова встретиться с воспоминаниями лицом к лицу.

Есть одна история, которую иногда называют притчей о длинных ложках. Никто не знает, к какой религии или философии ее отнести, потому что она всплывает в виде мифа во многих традициях. Детали меняются в зависимости от особенностей культуры: в истории появляются ложки, палочки, суп или рис. Но сама она всегда одна и та же.

Человек попросил Бога показать ему небеса и ад, и Бог представил ему две комнаты. В первой хилые люди сидели вокруг стола, в центре которого стоял огромный котел с аппетитно пахнущим супом. Каждый мог дотянуться до котла, но ложки у всех были такие длинные, что донести их до рта люди не