передавать электрические сигналы в оставшиеся ткани. Быть может, в одной из этих коробочек уже вновь содержится полный набор из пяти пальцев. Результатов пока нет, но может так случиться, что этот “палец Шредингера”[295] изменит будущее целого научного направления.

Термин “регенеративная медицина” возник лишь около тридцати лет назад; он описывает одновременно целую группу методов, с помощью которых исследователи пытаются восстановить функции, утерянные в результате травмы или старения[296]. Эта дисциплина, как монстр Франкенштейна, сформировалась из разрозненных исследований в области имплантационной и трансплантационной медицины, протезирования и тканевой инженерии. Объединяло эти исследования открытие стволовых клеток и их невероятных возможностей.

Мы так часто слышим о стволовых клетках именно из-за их уникальной способности превращаться в клетки разных типов. Эти клетки – как дети: поначалу бесконечно пластичные, но по мере созревания и приобретения окончательной формы они обзаводятся специфическими функциями взрослых клеток, становясь, например, клетками нервной или костной ткани. На стадии трехдневной или пятидневной бластоцисты организм состоит исключительно из стволовых клеток (на этой стадии развития их примерно сто пятьдесят). Но к моменту взросления мы почти полностью их утрачиваем, а те немногие, которые остаются, в основном формируются в костном мозге.

Когда в 1998 году у нас появилась возможность выделять эти волшебные клетки из человеческих эмбрионов и в лабораторных условиях превращать фактически в любые другие, появилась идея использовать их для репарации или замены любого органа или части тела взамен металла, пластика или донорских органов, как делали раньше, сталкиваясь с необходимостью подавления иммунной системы организма. При старении, повреждении или болезни клеток печени, суставов, сердца, почек, глаз и всего, чего хотите, стволовые клетки могут заменить их новыми[297].

Несмотря на полемику (многим не нравится идея использовать в медицинских целях зародышевые ткани) и появление новых возможностей (выясняется, что в теле взрослого человека есть и другие клетки, которые можно использовать для решения тех же задач!), пресса не перестает рассказывать нам о стволовых клетках. Стволовые клетки будут излечивать от неврологических расстройств. Помогут от боли в пояснице. Короче, спасут от всего на свете. Настоящее биологическое чудо.

Однако вопреки настойчивым заявлениям, которые мы слышим на протяжении тридцати лет, большинство из этих задач все еще остаются нерешенными. “Нет такого повреждения, такой болезни или чего-то такого, где стволовые клетки помогали бы лучше, чем другие способы лечения, даже по прошествии стольких лет”, – комментирует Стивен Бэдилек, руководитель Института регенеративной медицины Макгоуэна в Питтсбурге. И поэтому Левин проверяет совсем другой подход. Вместо того чтобы пытаться тонко управлять невероятно сложной системой молекулярных химических взаимодействий в процессе построения части тела из отдельных клеток, он бьется над тем, чтобы включить биоэлектрические переключатели, которые сформировали тело мыши (со всеми пальцами) изначально. Он ставит на то, что способность вернуть утраченное в результате повреждения или болезни не записана в генах, а контролируется электрическими сигналами, с помощью которых тело сообщает самому себе данные о своей форме. Если мы поймем этот код, мы сможем заставить природу отстроить тело заново. Первые указания на существование таких электрических переключателей появились уже около столетия назад, задолго до того, как мы узнали, зачем они нужны.

Искра жизни

Если бы Гарольд Сакстон Бёрр проводил свои эксперименты в наши дни, его бы немедленно обвинили в харассменте. Но в 1930-е годы было вполне допустимо, что директор лаборатории Йельского университета просил работавших в лаборатории женщин ежедневно измерять напряжение своего тела и строить график в зависимости от дня менструального цикла.

Бёрр всю жизнь проработал на медицинском факультете Йельского университета, и его многочисленные статьи оставили заметный след в науке середины XX века. Цель его жизни заключалась в том, чтобы понять, все ли биологические системы обладают электрическими свойствами, и если да, то почему. В попытках создать полный каталог биологической электрической активности он в течение тридцати лет подводил провода ко всему – от бактерий до деревьев и женщин, измеряя и зарисовывая слабые поля, которые они производили. Когда Бёрр начал претворять свой проект в жизнь, уже широко использовались методы ЭМГ (электромиография – для исследований мышц) и ЭКГ (электрокардиография – для исследований сердца). Но его не интересовали эти громкие и очевидные ритмы. На фоне этих шумов он идентифицировал другой сигнал – слабенький электрический профиль, который никогда не усиливался и никогда не ослабевал, а просто был. Бёрр хотел узнать больше. Для начала, чтобы зафиксировать этот сигнал, он провел три года за разработкой настолько чувствительного милливольтметра, что сердцебиения, которые пытался зарегистрировать Август Уоллер, воспринимались с его помощью как ружейные выстрелы[298].

В ходе этих первых исследований он попросил подключиться к считыванию напряжения работавших в лаборатории мужчин. Два электрода помещали в сосуды с раствором электролитов, и сотрудники опускали в каждый из них по указательному пальцу обеих рук, чтобы замерить различие между напряжением на двух пальцах: это напоминало опыт Кена Робинсона с демонстрацией раневого тока, но только в данном случае никто ничего себе не резал. И все-таки сверхчувствительный вольтметр Бёрра обнаруживал разницу. “Сразу становилось ясно, что между двумя пальцами есть градиент напряжения”, – писал он[299]. Он понял, что этот постоянный электрический ток указывал на то, что каждый человек имеет какую-то электрическую поляризацию: одна часть нашего тела заряжена отрицательно, другая – положительно. Бёрр назвал это “электродинамическим полем”, или L-полем. Так впервые было доказано, что люди – тоже своего рода батарейки.

Чтобы удостовериться в наличии сигнала, Бёрр с коллегами повторили эксперимент десять раз (с вариациями, чтобы избежать ошибочной интерпретации). Удовлетворившись, они начали более глубокие исследования. Мужчин просили проводить измерения ежедневно на протяжении нескольких недель и месяцев. Проанализировав результаты, Бёрр понял, что может составить спектр силы поля разных мужчин. У одних градиент напряжения всегда был высоким – до 10 милливольт, тогда как у других он находился лишь на уровне двух, но поле каждого конкретного мужчины почти не менялось день ото дня.

Тогда Бёрр задумался об измерении поля женщин. Может быть, их электрический профиль окажется более вариабельным? Он попросил включиться в эксперимент сотрудниц своей лаборатории[300]. И действительно, “к удивлению, мы обнаружили, что один раз в месяц на протяжении двадцати четырех часов наблюдалось сильное повышение напряжения”. И это приблизительно совпадало (“по данным персональных записей женщин”) с серединой менструального цикла, что указывало на возможную связь с овуляцией.

Даже в 1930-е годы на этом предел допустимого в экспериментах такого рода на женщинах кончался, так что Бёрр стал проверять свою гипотезу дальше на кроликах. Овуляция у кроликов предсказуема: