Надо бы лечь спать, но нервное возбуждение все равно не даст уснуть. Оливен расхаживал по комнате, но не видел окружающей его обстановки. Мыслям его являлись совсем иные картины. Внезапно он споткнулся обо что-то и чуть не упал. Выругавшись принц наклонился, ища глазами злополучный предмет. Что за бардак в его покоях!

Предметом его гнева оказалась маленькая фигурка из нефрита. Всадник с короной на голове. Князь — одна из самых сильных и в то же время уязвимых фигур в д’эсс. Он может своим присутствием обезопасить лишь небольшую часть диска вокруг себя, а перемещаясь, теряет все преимущества. Как символично.

Первым порывом Оливена было отломать князю голову. Но нефрит — это не фарфор и не стекло. Повторное падение на пол, к тому же, смягченное ковром, также ничем не повредило нефритовому монарху. И тогда принц швырнул злополучную фигурку в камин, запоздало вспомнив, что камень не горит.

Изгой опять отсутствовал, и Лотэсса поймала себя на том, что ждет его возвращения. Хотелось, конечно, списать все на одиночество и естественную жажду общения, но стоит быть честной с собой. Раньше отлучки Дэймора если и тяготили ее, то лишь из-за мыслей, что он там творит на Анборейе. А сейчас ей просто не хватало его общества.

Что же изменилось? Почему Изгой стал ей ближе? Он ведь спас ей жизнь, вытащил из-за Грани, поделился своей силой, наделил бессмертием. Не так уж и мало, чтобы заслужить расположение. Но Тэсс слишком хорошо знала себя. Спасение жизни, неизменная забота и благородство не мешали ей ненавидеть Валтора. А ведь Дайриец при всех его прошлых грехах — далеко не Изгой. И пусть для Тэсс в то время Элар был целым миром, а жизнь Эдана казалась дороже тысяч чужих жизней, но даже это не могло равнять короля-узурпатора с тем, кто задумал уничтожить мир.

Так почему же Валтора она ненавидела долго и упорно, лелея ненависть в душе и безжалостно уничтожая все ростки иных чувств, а Изгоя готова понять и простить лишь за то, что не дал ей умереть? Что-то здесь не так. Дело не в спасении и уж точно не в навязанном бессмертии. Все гораздо сложнее и глубже.

Придя в себя после кошмарного приключения в Междумирье, Лотэсса будто поняла и приняла Дэймора. Не простила, не нашла оправдания, а именно приняла. Приняла целиком: с его извращенной природой, ненавистью и болью, со всей чудовищностью его планов. Так смиряются с неизбежным, осознавая собственное бессилие изменить что-то. Дэймор таков, как есть. Бессмысленно его ненавидеть или умолять изменить решение насчет Анборейи. Теперь она слишком хорошо понимала мотивы, двигавшие Странником. Взывать к нему, пытаться остановить — все равно что стоять на коленях посреди леса, охваченного пожаром и убеждать огонь погаснуть. Изгой при всей своей божественности остается рабом своей природы, своей силы, своих желаний, а более всего — рабом тех страшных столетий, что он провел на границе небытия.

Лотэссе непривычно и неприятно было так хорошо понимать Дэймора. Она словно делила с ним ужасный опыт и проникалась его сущностью. Однако даже хуже понимания и принятия было внезапно возникшее расположение. Поначалу Тэсс решила списать все на очередное колдовство, но она слишком хорошо отдавала себе отчет в том, что с ней творится. Совсем не похоже на наваждение, окутавшее ее на Звездном Пути. Тогда она кружилась в тумане из неподвластных ей мыслей и чувств, сейчас же мыслила ясно. Да и нынешнее ее отношение к Изгою было далеко от того восторга и обожания, которое он навязал ей во время звездной прогулки.

Нет, вряд ли она пребывает во власти чар. Скорее уж дело в том, что поделившись с ней бессмертием, Странник невольно или осознанно установил какую-то особую связь между ними. Он словно допустил ее в чертоги своей темной души. Она бы и рада бежать оттуда, но, похоже, не убежишь. Неужели эта непрошенная связь будет вечной? Вечной, как Дэймор и как она сама.

Ломая голову над новым восприятием Изгоя, она не заметила, как тот вернулся. Сегодня Странник решил предстать перед ней в образе Змея, чего давненько не делал. Он обвил Лотэссу кольцами, оставляя, впрочем, внутри достаточно пространства.

— Скучала по мне, цветочек? — змеиная морда привычно ухмылялась.

— Еще чего!

— Не лги. Я знаю, что скучала, — неуловимо быстрым движением он коснулся ее шеи и плеча холодным и влажным раздвоенным языком.

Тэсса вскрикнула и отшатнулась, упершись в груду синей чешуйчатой плоти. Немного придя в себя, она устыдилась охватившего ее первобытного страха.

— Ты еще сожри меня, чудовище! — с вызовом выкрикнула она.

— Не стану. Боюсь, против такого даже дарованное мною бессмертие не поможет.

— А если не собираешься откусывать мне голову или душить, то нечего запугивать и издеваться.

— Как скажешь, сердце мое.

Мгновение спустя вместо синего чудовища перед ней стоял прекрасный Странник. Покладистость Изгоя удивила Тэсс. Обычно он не сдавался так быстро, если уж на него находила блажь пугать ее и мучить.

— Знаешь, одно дело просто чувствовать все твои эмоции и впитывать страх и ненависть, и совсем другое — разделять их. Это портит все удовольствие, — пожаловался Дэймор.

— Ты разделяешь мои чувства?

— Теперь да. И не только их.

— А что еще? Мысли? — Тэсса похолодела.

Еще не хватало, чтобы ее мысли стали достоянием Изгоя. Узнав правду о ней, он уж точно пересилит свое нежелание ее мучить и быстро найдет способ положить конец бессмертию, которое сам же подарил.

— Ох, опять ты об этом, — Дэймор состроил страдальческое выражение лица. — Да не читаю я твои мысли, успокойся. Хотя, признаться, твой страх на этот счет лишь увеличивает соблазн. Но я уже не раз говорил, что чтение мыслей чревато для тебя безумием. А зачем ты мне, потерявшая разум и утратившая себя?

— Тогда о чем ты говорил? — Лотэсса немного успокоилась.

— Это сложно объяснить, — он присел на траву и потянул Тэсс за собой. — Если сильно упростить, то я теперь воспринимаю твои горести, как свои. Твою боль — как собственную. Это ужасно неудобно. Я больше не могу быть просто наблюдателем. Если так дальше пойдет, я, чего доброго, начну жалеть Анборейю.

Лотэсса с интересом посмотрела на Изгоя. Выходит, с ним происходит примерно то же, что и с ней. Значит, установившаяся между ними связь не односторонняя. Главное, понять, как это можно использовать.

— Только не обольщайся, цветочек, — усмехнулся Изгой, похоже, лишь притворявшийся, что ее мысли ему недоступны. — Вряд ли ты сможешь обратить это себе на пользу. Я все равно буду делать то, что считаю нужным, невзирая на скребущую душу печаль или даже боль. Потому что я знаю, эта боль не моя, а твоя. Просто мы теперь связаны.

— Связаны?

И без того догадываясь о возникшей между ними связи, она хотела услышать мнение Изгоя. Уж он-то должен лучше знать, что происходит.

— Ну да, любовь моя. Вдохнув в тебя бессмертие, я не сделал тебя Странницей, но поделился частичкой своей сути. А взамен забрал часть твоей. Иначе бы ничего не получилось. Оттого я теперь понимаю тебя куда лучше, чем хотелось бы.