«Наваждение! Все это наваждение!»

Эржебет вскочила с кресла, путаясь в складках халата, бросилась к шкафу в дальнем углу комнаты: здесь была разложена одежда, которую подарил ей Гилберт. Рубашки, штаны, камзолы, простые платья, без лишних украшений — все, как она любила. И даже парадный мундир знаменитых черных гусар, который Эржебет в свое время сильно приглянулся. Она мельком упомянула об этом, а через пару дней, проснувшись, нашла на прикроватном столике новенький мундир, сшитый точно по ее фигуре, а Гилберт старательно делал вид, что он тут не причем.

«Подарок. Сколько Гил мне всего подарил за эти дни, всегда точно угадывая то, что мне хочется. А как он смотрел на меня, когда я примеряла этот мундир!»

Эржебет чертыхнулась, специально выбрала из вещей самый скромный камзол и, переодевшись, пулей вылетела из комнаты. Ее никто не задерживал, слуги лишь почтительно кланялись, приветствуя любовницу своего господина.

«Любовница».

Эржебет передернуло.

«Любимая».

Она остановилась, замерла в нерешительности.

«Любовница… Любимая… Так кто же я для него? Почему я убегаю, не узнав?»

Мысли путались, сердце бешено колотилось.

«Я должна уехать, должна вернуться. Я ведь фактически бросила свои земли. Так безответственно… И все из-за него! Из-за Гила! Это он виноват! Да что же такое он сделал со мной? Словно какая-то магия!»

Эржебет вспыхнула, в ярости сжала кулаки и решительно зашагала вперед. Она добралась до конюшни и оседлала белоснежного жеребца, подаренного Гилбертом. Вспомнив об этом, Эржебет собралась было выбрать другую лошадь, в ней вскипела гордость.

«Я не буду принимать его подачки! Я не любовница!»

Но все же этот конь был очень быстрым, точно ветер. Эржебет не смогла отказаться от такого замечательного скакуна и все-таки взобралась ему на спину, а через секунду он уже нес ее прочь от дворца, прочь из Берлина. Прочь от Гилберта.

Эржебет без остановок скакала вперед, нещадно погоняя коня. Ветер хлестал ей в лицо, разгоняя остатки тумана, затопившего разум. Эржебет старалась не думать ни о чем, отбросить все сумбурные мысли, спутавшиеся в тугой клубок, который она сейчас была не в силах размотать. Потом, потом, все потом, а пока надо было добраться до границ владений Родериха, где Гилберт уже не сможет ее достать…

Когда Эржебет въехала во двор австрийского особняка, она едва не падала с седла от усталости, а бока тяжело дышащего коня лоснились от пота. Эржебет бросила поводья подбежавшему слуге, приказала как следует позаботиться о жеребце, а сама направилась в дом. Она поспешила пройти в свою комнату, очень надеясь, что Родерих в отъезде и не придется немедленно держать перед ним ответ за долгое отсутствие без предупреждения. Эржебет была не в состоянии сейчас придумать убедительную ложь, а правда была слишком позорной.

Эржебет тяжело опустилась на диван, закрыла лицо руками.

Через несколько минут раздался вежливый стук в дверь — не нужно быть ясновидящей, чтобы догадаться, кто это.

«Похоже, разговора с Родерихом избежать не удастся».

Эржебет тяжко вздохнула и крикнула: «Входите!».

Эржебет еще никогда не видела невозмутимого Родериха таким взволнованным. Он подошел к Эржебет, опустился рядом на диван, порывисто схватил ее за руку.

— Слава Богу, ты вернулась! Я уже не знал, что делать! — выдохнул Родерих. — Ты так внезапно исчезла.

— Простите, — только и смогла пробормотать Эржебет.

Она лихорадочно пыталась придумать объяснения своему долгому отсутствию, но как назло ничего путного в голову не приходило.

— Аличе прибежала ко мне в слезах, все твердила, что ты ушла за какой-то птицей, — продолжал рассказывать Родерих. — Я не обратил на нее внимания, решил, что это ее обычные глупости. Но ты не вернулась ни к вечеру, ни на следующий день… Я подумал, что ты отправилась в свою столицу по какому-нибудь срочному делу, но тебя не было и там. А затем мой посол сообщил, что тебя видели в Берлине, во дворце Байльшмидта.

Родерих на мгновение замолчал, немного нервно поправил очки.

— Что ж по нашему новому договору ты вольна видеться с ним, когда захочешь, поэтому я не стал посылать ему официальных вопросов или ноту протеста.

«Ага, конечно. — Про себя Эржебет едко усмехнулась. — Ты наверняка подумал, что меня вполне могли похитить, но пока ты еще не собрал достаточно сил для войны, решил не цапаться с Гилбертом. Пусть он меня забирает».

— Но все же, Эржебет, тебя не было слишком долго. — Родерих отпустил ее руку, заговорил холодно, в голосе послышались нотки осуждения. — Несмотря на все твои привилегии, ты остаешься моей провинцией и не можешь вот так срываться куда-то и пропадать неделями! Я требую объяснений!

«А я так и не смогла их придумать».

— Я улаживала с Гилбертом кое-какие личные дела, — промямлила Эржебет, отлично осознавая, как жалко это звучит.

— Личные дела? — Родерих скептически выгнул бровь. — Байльшмидт все-таки мой враг, Эржебет. Да и твой тоже, пока ты находишься в составе Империи. Конечно с моей стороны невежливо вмешиваться в твою частную жизнь, но политическая ситуация вынуждает меня. Прости мою неучтивость, но тебе придется подробнее рассказать об этих «личных делах». Нам нужно серьезно поговорить.

— Герр Родерих, а нельзя хоть немного повременить с беседами? — Эржебет даже не пришлось притворяться, в ее голосе и так звучала неподдельная усталость. — Я только что с дороги, я проехала весь путь от Берлина без остановок. Позвольте мне немного отдохнуть, привести себя в порядок, а потом я отвечу на все ваши вопросы.

— Конечно, конечно. — Родерих заметно смутился. — Извини, что совсем забыл о твоих нуждах.

Он встал, галантно поклонился и скрылся за дверью, Эржебет облегченно вздохнула, радуясь, что смогла выторговать себе немного времени на размышления.

Она приказала приготовить себе ванную. Вместе с суетящейся прислугой в комнату вбежала Аличе. Увидев старшую подругу, девочка бросилась ей на шею, расплакалась, а Эржебет стало еще более стыдно за свою безответственность. Она успокоила Аличе, пообещала больше не исчезать.

Когда ванна была готова, и повеселевшая Аличе ушла вслед за слугами, Эржебет, скинув одежду, с наслаждением окунулась в теплую воду. Вот теперь Эржебет могла позволить себе подумать, распахнув все двери сознания, выпустить ворох мыслей и попытаться разложить их по полочкам. Она должна была, наконец, разобраться в своих чувствах и понять, что же произошло за эту неделю в Берлине. Самую странную в ее жизни.

«И самую прекрасную…», — честно призналась себе Эржебет.

На нее нахлынули воспоминания. И совсем старые, и недавние.

Гилберт обнимает ее, когда они стоят на дороге посреди леса. Она прижимается к его широкой, сильной груди, ей невообразимо хорошо, ощущение такое, словно она вернулась домой после долго странствия…