Ингрун внимательно смотрела на меня.

Да, я видела, каким был Хаддин. Я почти боялась его. Он и ребенком был своеволен и жесток, а когда вырос… А еще труслив. Я помню его безумные глаза, помню, как он орал на меня. А когда Эрнан подошел к крепости, Хаддин пытался затащить меня в Небесный Чертог, едва ли не сам хотел убить меня, лишь бы я не досталась Эрнану. Он надеялся, моя смерть сможет его защитить. А может, надеялся продать меня подороже, выкупить свою жизнь. Сначала он боялся отца, а потом Маргед. Удивительно, но ей удавалось справляться с ним, рядом с ней Хаддин вел себя тише, по крайней мере так казалось со стороны. Возможно, Маргед что-то знала…

Я понимала, к чему клонит Ингрун, но не могла даже думать об этом.

Эрнан сказал, что тоже был там. Но ведь он совсем не такой! Нет!

…не проявляется сразу…

– Твой отец, думаю, все знал. По крайней мере, он хотел сделать наследником младшего сына, Оуэна. Ты знаешь, что Оуэна убил Хаддин?

Я неуверенно кивнула.

– О, так ты сомневаешься? – Ингрун удивилась, мне кажется, это позабавило ее. – Не сомневайся. Я видела, как это было. Это и многое другое, что, возможно, скрывали от тебя. Видела глазами Эрнана. Я могу читать воспоминания. Когда я спасла его, он позволил мне увидеть все его глазами, он так хотел доказать свою невиновность. Теперь он пытается закрываться, – она усмехнулась. – Пусть пытается. Ты знаешь, что Хаддин питал к тебе совсем не братские чувства? Особенно после того, как застал вас с Эрнаном спящими в саду. Он хотел тебя. Ты была ребенком и, возможно, еще не правильно оценивала какие-то знаки и слова с его стороны. Но Эрнан и Оуэн оценивали правильно, они оба пытались защитить тебя. Оуэн собирался все рассказать отцу. Тогда Хаддин схватил Оуэна и заставил Эрнана стрелять в него, угрожая расправиться с тобой. «Стреляй, или уже сегодня ночью я покажу сестричке, на что я способен! Ей понравится!» И Эрнан выстрелил.

– Поверх головы, – шепнула я.

«Я стрелял в Оуэна, но стрелял поверх головы. Две стрелы поверх головы, в дерево. Его убил не я».

Это не укладывалось в голове.

– Да, поверх головы, – сказала Ингрун. – Потом Эрнан сказал, что очень жалеет, что не всадил первую же стрелу Хаддину в лоб. Испугался. Не смог убить человека, даже такого, как Хаддин. Это не так просто в первый раз. И пожалел. Потому что Хаддин вытащил стрелы из дерева и воткнул Оуэну в глаза. Оуэн пытался бороться, но не смог справиться. Хаддин почти совсем не чувствовал боли, не чувствовал усталости, вообще ничего. Он был плохим воином, потому что не мог сосредоточиться на чем-то одном, да и страх захлестывал все. Но силы у Хаддина было много. А что было дальше, ты знаешь.

– Отец знал…

– Думаю, да. Сложно было не догадаться.

И предпочел обвинить мальчика-пленника, а не собственного сына. Обвинить Хаддина значило бы – лишиться наследника совсем. Да и признать перед всеми, что твой сын способен на такое… И даже оружейник Уаткин умер не просто так.

Невозможно…

Хаддин изменился потом, стал таким тихим-тихим. Думаю, отец нашел способ надавить на него. Запугать.

«Ты просто глупая девочка, – говорил Хаддин. – Ты очень красивая и очень глупая девочка, не понимаешь, из-за чего мужчины могут убивать друг друга. Это все из-за тебя! Потому что ты ведешь себя так, как не подобает вести приличной девочке».

Из-за меня. На самом деле.

Если бы Эрнан выстрелил в Хаддина, все могло бы сложиться иначе. Страшно думать об этом, но я предпочла бы, чтобы в живых остался другой брат.

Ингрун вдруг отвернулась, мне показалось, на ее щеке сверкнула слеза.

– Я не могу осуждать тебя за то, что ты ранила Исара, – сказала она. – Ты защищала человека, который тебе дорог. Я понимаю. Я не питаю к тебе добрых чувств, но и винить не могу. Я знаю, как это бывает. Однажды такое было и со мной…

Ингрун замолчала, потом вздохнула, повернулась ко мне.

– Я не хочу говорить об этом. Просто хочу, чтобы ты знала – я не виню тебя. Иногда, проявив слабость, мы становимся причиной других, еще больших жертв, – Ингрун качнула головой. – Ты знаешь, что у Хаддина не могло быть детей?

– Нет.

Я просто глупая девочка. Я не знала ничего.

– Хаддин был мертв, – сказала Ингрун. – И это зашло слишком далеко. Мертвое не может породить жизнь. Его первая жена, Ллейшон, не могла родить ему детей не потому, что с ней было что-то не так. А потому, что было не так с Хаддином. Гаран не его сын.

– А чей?

– Не могу сказать наверняка. Думаю, Гаран твой брат. Вряд ли Майлог допустил бы, чтобы Маргед родила от кого-то постороннего. Он знал правду. Твой брат – наследник, так или иначе, это было бы наилучшим решением. Если бы Майлог прожил дольше, возможно, Хаддин вообще не стал бы королем. Третий сын. Возможно, Майлог отказывался жениться второй раз, опасаясь, что мы потребуем его третьего сына себе. А так все знают, что это сын Хаддина.

Ходили слухи, что мой отец умер не своей смертью. Я уже не удивлюсь ничему. Впрочем, это больше не имеет значения.

– А теперь я хочу спросить главное. Обернись, – в глазах Ингрун сверкнули ночные звезды, словно слезы. Она кивнула в сторону Эрнана, сидящего на камнях. – Скажи, правда ли этот человек дорог тебе?

– Да, – сказала я, не сомневаясь.

– Я хочу, чтобы ты поняла все правильно, Луцилия. Может случиться, что со временем Эрнан станет таким же, как твой брат. Может случиться так, что у вас не будет детей. И тебе с ним будет тяжело. Он любит тебя, но даже это может уйти, останется лишь желание обладать тобой, как вещью. Ты должна знать это заранее.

– Может случиться? А может, и нет?

Эрнан старательно смотрел в сторону, пересыпая песок из одной ладони в другую. Он ведь тоже все это понимает. И чувствует куда лучше меня, ему никуда от этого не деться. Я могу передумать и уйти, а он нет.

Каково жить с этим?

– Может, и нет, – сказала Ингрун. – Сейчас невозможно сказать. Пока я не вижу серьезных изменений в нем. Они есть, но время может все сгладить. Это не зашло слишком далеко. Пока. Но все же, когда я расставалась с ним шесть лет назад, он был еще мальчишкой, и этих изменений не было совсем. Он едва успел заглянуть в колодец Темного, по ту сторону, я вытащила его сразу. Тогда я думала, что он будет жить как жил, словно ничего не случилось. Но когда я увидела его снова, после того, как он вернулся сюда с армией, я поняла, что изменения есть. Во многом здесь виновата война. Те раны, которые он получил в бою. Какие-то из них могли бы быть смертельными. Ты же видела шрамы? Могли бы быть, но не стали. Ты слышала, о нем говорили, что он неуязвим? Это отчасти правда. Когда возвращаешь душу в тело, приходится… как бы это лучше сказать? Приходится привязывать ее. Даже если сделать это сразу, все равно остаются узелки. Связь становится крепче, душе не так просто оторваться и улететь. Но если разрушается тело, то разрушается и душа. Человек меняется.