– Обрывок открытки! – воскликнула Калерия. – Вы ведь его искали?

– Да, – коротко ответил Плотников и бережно развернул кусочек, боясь, как бы он не рассыпался. – Да, его.

В сухом теплом месте чернила сохранились отлично, можно было разглядеть цифры и названия.

– Надо же! – Хозяйка всплеснула руками и широко улыбнулась, показав ряд золотых коронок, впрочем, вряд ли из настоящего золота. – Ну, ребята, хоть не зря приехали.

– Огромное вам спасибо! – Юля в порыве чувств обняла добрую женщину. Калерия зарделась:

– Рада была помочь. Знаете, – она вздохнула полной грудью, словно сняла с себя мучившую ее проблему, – помогая вам, я будто помогала дяде. Мы с мужем ему многим обязаны.

– Мы можем его увидеть? – поинтересовался Сергей.

– Ну конечно. – Калерия рванулась к столику, на котором лежало несколько листов бумаги. – Сейчас напишу адрес дома престарелых и знакомой позвоню, пусть вас встретит и проводит, – она виновато опустила глаза, – сама бы поехала, да муж должен скоро появиться.

– Что вы, не стоит беспокоиться, – убедил ее Плотников, – мы все сделаем сами.

Париж, 1785

Жанна очнулась в своей камере на том же грязном матрасе. Нестерпимо болели грудь и плечо, хотелось пить, и она, заставив себя встать, постучала в окошко. Высокий худой тюремщик с зачесанными назад и забранными в хвост седыми волосами посмотрел на нее с сожалением.

– Вам что-то нужно, госпожа?

– Пить, – простонала она, почти сползая по стене на пол, – пить…

Мужчина быстро принес ей воды в жестяной кружке, такой ледяной, что ломило зубы.

– Уж не знаю, можно ли вам пить, – сказал он. – Спросить бы у кого, да нет здесь доктора. Может быть, поесть хотите? Вы же с утра в беспамятстве.

При слове «еда» Жанна почувствовала тошноту и покачала головой:

– Нет, не нужно. Меня сводит с ума даже мысль о еде.

Тюремщик улыбнулся.

– О той еде забудьте. Многие знатные дамы пожертвовали деньги коменданту Бастилии, чтобы он хорошо вас кормил.

Графиня замотала головой:

– Все равно, только не еду. Принеси еще воды.

– Уж не знаю, – снова начал он, но женщина подняла руку:

– Прошу тебя.

Мужчина выполнил ее просьбу. Выпив вторую кружку, графиня добралась до лежанки и упала на нее. Мысли о мести снова закрутились в голове. Сильные мира сего ее унизили, предали, и их полагалось покарать. Но как это сделать, если она за семью замками, за самыми толстыми и крепкими стенами Бастилии?

– Помоги мне, о Вельзевул! – прошептала она. – Только ты способен вызволить меня отсюда. Только ты это сможешь.

Она ожидала дьявольского знамения, но его не последовало.

– Я знаю, что ты слышишь меня. – Ее запекшиеся от жара губы продолжали шевелиться. – Помни, я твоя, я на все согласна. Ты поможешь мне, ты облегчишь мою участь.

В тот же день Жанна узнала, что достучалась до дьявола. Ее перевели в тюрьму Сальпетриер.

В середине XVII века Людовик XIV разрешил устроить в Малом арсенале Парижа убежище для нищих. Малому арсеналу принадлежал огромный участок земли, где изготовляли селитру, и это вещество дало название тюрьме – Сальпетриер. Заведение, изначально задуманное как приют для тех, кому некуда больше податься, на самом деле было самой настоящей тюрьмой. Вид ее корпусов внушал ужас, возможно, не меньший, чем Бастилия. Там были отделения для нищих, для бродяг, для «детей, предоставленных Божьей воле», для женщин, которых то или иное влиятельное лицо почему-либо желало держать в заключении, для «слабоумных», для «развратных женщин и проституток, замешанных в скандальных делах». Когда герцогу Ларошфуко-Лианкуру было поручено сделать доклад о Сальпетриер, он заявил, что это настоящий ад. Именно в этот ад и перевели бесчувственную графиню.

Клетушка, в которую ее поместили, была немного больше каземата Бастилии, но в остальном они мало отличались. Такое же грязное, никогда не стиранное, провонявшее немытым телом белье покрывало лежанку, такие же клопы прятались в подушке и матрасе, набитом соломой, те же крысы пищали днями и шуршали по ночам, пытаясь отыскать, чем бы поживиться. Из соседних камер доносилось зловоние. Нищие с гниющими ранами, больные, лежащие в лужах собственной крови, за которыми почти никто не ухаживал, – все это привело бы в ужас любого нормального человека. Однако графиня не сразу окунулась в новую атмосферу. Несколько дней Жанна находилась в полубреду, то впадая в забытье, то возвращаясь в этот мир. Она ничего не ела, много пила, и предусмотрительный тюремщик ставил на пол перед ее лежанкой кружку, наполненную ледяной водой. Плечо и грудь постепенно заживали, и в минуты просветления, глядя на буквы, горевшие на белоснежной коже, графиня улыбалась: «Это клеймо преступников. И все же оно породнило меня с королевской семьей, разве нет?»

Немного оклемавшись, женщина стала подумывать, чем можно заняться в тюрьме. Сидеть ей предстояло долго, очень долго, до самой смерти, если могущественный покровитель не окажет ей милость. Но кто захочет вызволить ее раньше? Найдется ли такой человек? Надежды на это было мало. Роган, оправданный лишь чудом, больше не захочет иметь с ней никакого дела, а Калиостро, тоже чудом избежавший заключения, наверняка находился далеко от Франции.

После недельного недомогания графиня почувствовала, что хочет есть. Она поднялась с постели и уже более твердо подошла к окошку. Тюремщик, молодой красивый парень с густыми волосами цвета спелой ржи, словно ждал ее. Он с радостью просунул женщине жестяную тарелку с густой луковой похлебкой и белую французскую булку. Жанна вспомнила слова стража в Бастилии: «Многие знатные дамы пожертвовали деньги коменданту Бастилии, чтобы он хорошо вас кормил», – и улыбнулась впервые за много дней. На лице тюремщика читалась неподдельная радость.

– Я уж за вас молился, молился, и Бог услышал…

– Не надо о Боге, – остановила его Жанна, памятуя, что ей помогают совсем другие силы. – Спасибо, дружок. Как тебя зовут?

– Жозеф, госпожа, – ответил тюремщик и порылся в кармане. – Это еще не все. Пока вы лежали в беспамятстве, одна женщина кое-что передала мне для вас. – Оглянувшись по сторонам, он протянул де Ла Мотт сложенный вчетверо листок со следами хлебных крошек. – Вы уж извините, что он мятый. Много времени прошло.

Жанна схватила листок и, мигом побледнев, прижала его к груди. Не это ли послание от Дьявола?

– Какая женщина? – шепотом спросила она. Тюремщик пожал плечами.

– Обычная, такая же красивая, как и вы. И возраста вашего. Только в остальном на вас она совсем не похожа. Это дама легкого поведения, каких здесь много. Она ничего не сообщила, кроме своего имени. Ее зовут Анжелика.