Наблюдатель, закрывшись кустарником с внешней стороны, поднял руку вверх и тут же сгинул в зеленой поросли.

«Есть!»

Андрей поднялся на ноги, чтоб было видно всем, отпальцевал полную готовность к бою. И время убыстрилось, словно лавина катившихся с гор камней.

Послышался топот лошадиных копыт приближавшегося большого отряда, стали слышны голоса, и вот показались первые византийцы, ехавшие в плотной колонне.

«Пора!» – проскочила мысль.

Словно угадав мысли своего командира, лучники выпустили первые стрелы, и с пулеметной скоростью шелест стрел нарушил относительную тишину. Вниз посыпались камни.

– А-а-а! Боже, спаси нас! К оружию! Кентархии к бою! – и снова крики боли. – А-а-а!

Раздался рык Андрея, перекрывающий вся и всех:

– Впере-о-од!

Группа захвата, прикрываясь круглыми щитами, словно спортсмены на стометровке, совершили из схронов бросок вперед, к шеренгам погибающих всадников. Их вел Позвизд, уже издали приметивший юного княжича, руки у которого были привязаны спереди к луке седла. Вои прыжками отталкивались от трупов людей и лошадей, мечами срубая подвернувшихся, еще не пришедших в себя стратиотов. В один миг прикрыли собой юнца-пленника. Седой Свирыня с маху пересек ножом кожаные путы, бросил княжича на широкое плечо и отпрыгнул в сторону своих. Их тут же прикрыли щитами, чтобы даже шальная стрела не смогла нанести урон.

– Наза-ад! – срываясь на фальцет, закричал Позвизд, последним покидая место сшибки. Отступая, русичи уносили на себе раненых.

– Выпускай свинью! – проревел Ищенко и первым, держа в обеих руках по мечу, возглавил ударный клин.

Клин был невелик, но в толчее и неразберихе прохода, да сопровождаемый стрелами лучников, он достиг цели. Крики, стоны, ругань, непонятые команды византийских начальников наносили моральный ущерб отряду, не хуже чем от боевого железа славян. Где-то в свалке затерялся комит, были погибшие кентархи. Давка, много крови и раненых, жалобный плач лошадей – все смешалось. Но уже чувствовался порядок и напор в задних рядах византийцев. Скоро они полностью придут в себя и тогда…

– Отходи-и! – подал команду сотник.

Не все русичи вышли из боя, половина погибла или из-за ран не смогла отойти. Здесь знал каждый, потери неизбежны, а задача должна быть выполнена.

Все, кто смог выйти из боя, бегом бросились бежать по дороге к месту отхода. Времени на отход почти не было. Вскоре со своих гнезд уйдут лучники, и тогда времени не останется вовсе. Поэтому беги, боец, беги, пока есть возможность и боги смотрят в твою сторону. Фортуна в войне переменчива и не всегда справедлива. Беги, русич, беги! Тебе еще предстоит на горных тропах прикрывать отход своих. Беги, и может быть, пройдя долгий путь, ты останешься жив и вернешься к родному очагу. Ну, а если погибнешь, что ж, да свершится предначертанное каждому. Мертвые сраму не имут!

Обливаясь потом, отхаркивая вязкую слюну, Андрей и оставшиеся в живых вои встали у тропы, ожидая тех, кто еще мог вернуться. Дождались не всех. Вымотанные, с пустыми колчанами, семеро лучников пробежали по тропе вниз. Андрей последним встал на тропу.

На дороге показались всадники, нахлестывающие лошадей, стремящиеся достать варваров, уничтожить всех, вырвать упущенную добычу.

Комит медленно приходил в себя. Щурясь от солнечного света, он прикрыл рукой лицо, ощупал ладонью виски и лоб. Ощутил на пальцах что-то липкое и влажное. Кровь! Кровь, перемешанная с дорожной пылью. Голова гудела, как после дикого похмелья, к этому примешивалась сухость во рту, язык напильником прошелся по горячим губам. Закрыв солнце, на тело комита легла тень. Всмотревшись, Лактрис узнал отрядного эскулапа.

– Что там? – спросил медика, имея в виду сразу все происходящее вокруг.

– Жить будешь, твоя милость. У тебя на теле, считай, и ран то нет.

– А это что? – Василий выставил испачканную пятерню. – Или кровь не моя?

– Твоя. Это тебе в свалке шлем с головы сшибли, ну и кожу на виске оцарапали. А так ты цел, чего не скажешь о твоей тагме.

– Смутно все, как в тумане. Мы отбились?

Доморощенный Гиппократ, подсунув руку под спину комиту, приподнял его тело в положение «сидя».

– Смотри.

Василий окинул взглядом неширокий проход между скал.

– Ох-х! – непроизвольно вырвался стон.

Совсем короткий отрезок дороги превратился в баррикаду из трупов людей и лошадей его тагмы. Нет, не только его, вон поодаль лежит варвар, вон еще один, и вон. «О боже! Сколько же здесь полегло моих?»

Будто услышав невысказанный вслух вопрос, медик произнес:

– Сорок семь погибших, больше трех десятков раненых, правда, половина из них сравнительно легко. Лучники у противника постарались.

– Где волчонок?

– …

– Славянский пленник где?

– А-ах, этот! Дикари его освободили, с собой увели.

– Проклятье! Ы-ы-ыг! Где мой отряд?

– Отсюда неподалеку. У тропы стоят, по которой варвары ушли. С кентархом Спатой стоят. Единственный оставшийся в живых сотник остался, остальные уже на небесах, у врат святого Петра в очередь встали.

– Помоги лучше подняться и подведи во-он ту лошадь.

– Слаб ты еще.

– Делай что говорят.

Уже с высоты седла оглядел место бойни, ужасаясь увиденным, тронул поводья, поскакал по дороге, оставляя за спиной эскулапа, раненых и погибших воинов, оставляя свои амбиции, а вместе с ними свои сомнения и страхи.

– Почему стоим? Кентарха ко мне.

– Здесь, комит!

Собравшееся у козьей тропы византийское воинство можно было назвать толпой, спорившей, ругающейся, напоминающей разбуженный пчелиный рой, не решающейся на какие-либо действия.

– Спата, почему не организована погоня?

Седой воин, должность сотника и звание кентарха которого были потолком в его военной карьере, благоразумно промолчал, преданно поедая глазами начальство.

Донимающая головная боль и разгильдяйство подчиненных привели комита в бешенство. Сдерживаясь, скрипя зубами, скомандовал, приводя толпу в порядок:

– Строиться по кентархиям вдоль дороги. В две шеренги станови-ись!

Привычка подчиняться приказам мгновенно взяла верх над остальными чувствами. Уже находясь перед строем, комит почувствовал себя лучше, даже боль отпустила.

– Доложить о потерях! Декарх Лесандр Меот, ко мне!

Вскоре десятник Меот, сопровождаемый пятью стратиотами, на копытах своей лошади нес стратигу Херсонеса весть о варварах, высадившихся на побережье в тридцати верстах от фемы Клематов. О том, что есть необходимость послать хотя бы банд, а лучше таксиархию скутатов, пройтись вдоль побережья. Отправить фемный флот на перехват вражеского корабля, ведь на чем-то варвары приплыли к берегам Тавриды.