А я кубарем слетела с кровати. Рука ссадила. По-любому, я поранила ее об его зубы. Но сейчас это не имело значения.

Я откатилась под кровать, а этот тупой боров кинулся перелезать через койку. «Даже, если я не смогу, он меня запомнит!» — решила драться до конца. Теперь парень оказался сверху, а я — на полу. И чтобы преодолеть последнее препятствие ему нужно было просто перегнуться. Я вздрагивала всем телом. Обе руки начали нестерпимо болеть. Ту, в которой я подозревала сломанный палец, простреливало словно током.

А мне нужно было как-то избавиться от борова, закрыть в палате и сбежать! О, как бы я неслась со всех ног! Как бы теперь ценила свободу и свою жизнь! Лишь бы впереди был еще один день! Лишь бы он был.

Девочка, девочка… — послышался его зловещий голос с одной стороны кровати, — Не думай, что ты всех переиграешь! В коридоре все просматривается камерами. Ты даже шага за палату не сделаешь, как тебя скрутят. Сдайся мне, девочка, и я буду с тобой ласков…

А я начала осторожное движение в противоположную от его голоса сторону. И тут же он неожиданно шлепнулся прямо у моего бока, чудом не придавив телесами. Толя затряс башкой, которой приложился при падении. Как же бы я орала, если б мой рот не был заклеен. Не в силах выразить ужас, охвативший меня, я вдруг схватила какую-то холодную миску из-под кровати и, размахнувшись, опустила ее на его глупую голову. Била, а он дергался и хрипел. А я била, била и била. Пока совсем не выдохлась.

И тут только поняла, что Толя уже давно не шевелился. И, кажется, даже не дышал. Больничная утка с глухим стуком выпала из ослабевших пальцев. Все мышцы тянуло от чрезмерного перенапряжения.

Я разматывала скотч, отдирая вместе с волосами. И первым делом вытащила два ремня и перетянула «квалифицированному медику» конечности. «Вот, побудь в моей шкуре!» — подумала и вдобавок пнула его носком ноги. Он даже не хрюкнул, но я все равно достала скотч и запечатала его поганый рот.

Я тяжело дышала, зато полной грудью и уже от одного этого меня крыла эйфория. Я подозревала, что Толя не соврал, и в коридоре действительно могли быть камеры наблюдения. Поэтому я выбрала окно. Я выглянула через зарешеченное стекло и обнаружила себя на этаже третьем или даже четвертом. Точнее определить не представлялось возможным, окна внизу не горели. Блок был полностью необитаем. Даже если бы удалось каким-то образом справиться с решеткой, то я рисковала попросту разбиться.

Я устало опустилась рядом с телом моего тюремщика. Не имея возможности определить который час, я предполагала, что времени до пересменка оставалось не так много.

Меня как молнией озарило воспоминание о Толином телефоне. Пройдоха-медбрат не сдал его на охране, а в прошлый раз захватил с собой. Нервно трясущимися руками я принялась осматривать содержимое его карманов. Удача улыбнулась мне еще раз! Я не только обнаружила телефон, но и, приложив Толин палец, смогла разблокировать.

У меня не возникло сомнений, кому звонить. Пальцы сами набрали любимый номер. Стефан взял трубку с первого же гудка. Он будто знал и ждал звонка.

Кто? — отрывисто и хрипло.

Стефан, это я…

Ласточка! — выдохнул он. — Где ты? Я приеду.

А меня закачало от того, сколько в его голосе было уверенности и твердости.

Я не знаю, — и заплакала протяжно, измождено, — Меня держат в какой-то больнице. Тут крыло закрытое. Я под охраной.

Тогда не отключайся. Мы сейчас вычислим по звонку. Будь со мной!

Послышались быстрые шаги, Стефан давал какие-то распоряжения, что-то кому-то кричал, требовал.

А я уже так расслабилась. Усталость давила на плечи. Веки отяжелели. Сознание путалось и плыло. Боясь выронить телефон, положила его рядом с собой на пол. Голова опустела от мыслей.

Прошло, наверное, минут тридцать прежде, чем дверь распахнулась и на меня упал столб света. В дверном проеме возникла фигура, не слишком небольшая и высокая.

Это не мог быть Стефан.

Глава 15. «Стефан»

(Все части этой главы повествование ведется от лица Стефана)

I

Мне было 24, а ей 12, когда я впервые ее увидел. Нескладный кузнечик, девочка с острыми коленками и зелеными лесными глазами. Крутящиеся стеклянные двери вестибюля буквально выплюнули ее на меня. Вероятно, такие двери был для нее в новинку, поэтому она долго стояла на улице в недоверчивом замешательстве, никак не решаясь войти. Отставшая от своей группы прибывших на художественный конкурс, девчонка как специально летела прямо ко мне и точно бы растянулась на полу, если бы я не подхватил ее в последний момент. Она не испугалась, даже не вскрикнула. Просто распахнула пошире блестящие глазищи, и я прочитал в них такую обреченность, что девчонка даже падение приняла бы, как должное. А потом она стояла, понурив плечи, ссутулившись, отчего через тоненькую кофточку были заметны проступающие спинные позвонки. Молчала и, вероятно, ждала от меня гневной отповеди. И имела на то все основания. Ее покорность и замкнутость странным образом вдруг подняли во мне непонятное раздражение.

— Аккуратнее надо быть, — строго сказал ей и, взяв за плечи, отодвинул в сторону.

Девчонка так и осталась стоять, как приклеенная, только голову опустила еще ниже.

А у меня и без нее было чем заняться. Пантелеев, наш с отцом ставленник, выступал организатором конкурса. Выделенных бюджетных денег не хватило бы даже на работу жюри. А еще питание, проживание участников, призы, экскурсионная программа, торжественное открытие с приглашенными звездами, мерч и прочая подарочная мелочевка с символикой мероприятия. Нам было необходимо широкое освещение в прессе, положительные отзывы, чтобы продвинуть Пантелеева на ступень выше. Благодаря нашей щедрости, на горизонте замаячила Москва.

Уже было успешно отработано несколько громких проектов. Требовалось красиво зафиналить, и детский конкурс подходил нам, как нельзя лучше.

Несмотря на то, что мы не ограничивали комитет конкурса в деньгах, считая, что все вложения окупятся, я должен был провести проверку расходования средств. Да, и самому Сергею Михайловичу, на тот момент областному чиновнику и главе комитета, тоже было неплохо почувствовать наше бдительное внимание.

Поэтому, как только я покинул вестибюль, то сразу же выкинул несуразную девчонку из головы.

Для работы Пантелеев предложил мне свой председательский кабинет, где я и просидел около часа, разбирая бумаги. Понятия не имею, где он сам ютился, пока я занимал его кресло, но мне было удобно, а на остальное — плевать.

Сметами и накладными я остался доволен. Выходило все