— Ой, ну ты-то хоть не начинай.

— Чтоб узнал телефон следователя, хочу сама с ним поговорить. Ты понял меня? Я не слышу!

— Да.

Семён сопит в трубку, не думаю, что до него дойдёт, но я очень на это надеюсь. Из всей семьи он единственный, кто еще может что-то изменить в своей судьбе, если прекратит заниматься ерундой и начнет учиться.

Но как это сделать, когда до тебя практически никому нет дела? Ты предоставлен сам себе и улице. Мать то бухает, то с новым мужиком, сестренка раздвигает ноги, таким образом пытаясь наладить семейную жизнь, я далеко и в разъездах, старший в могиле. До него вот также не было никому дела.

Отключилась, голова раскалывается от боли, хочу выйти на улицу и закурить, но тут нельзя, надо хоть подышать воздухом.

Верю, Рогозин способен устроить реальные проблемы, а еще это странное появление Якута. Хотя, может, у них некая встреча или дружеская ответочка? Мол, вы были у нас, теперь мы к вам заехали на чай.

Телефон все так же молчал, а я не знала, что делать.

Вышла на улицу, прислонилась к стене, смотрю на то, как один из красавцев джетов приземляется на раскроенную солнцем посадочную полосу и узнаю свой борт. Даже сердце дрогнуло, всего три дня прошло, а я уже скучаю по полетам.

Джет медленно выруливает ближе к ангарам, там стоит встречающий автомобиль. Вот опускается трап, девушка в униформе стюардессы, такой же, как у меня, сходит по нему первая, провожая пассажиров.

Не могу ее разглядеть, но волосы темные, собранные в низкий пучок. Со мной здороваются проходящие люди, машинально киваю, продолжая наблюдать за тем, что будет дальше.

Вот с трапа сходит Олег, надевает солнцезащитные очки, закинув сумку на плечо, идет в мою сторону. А потом Курапов и Жанна.

Жанна?

Какого хрена она делает на моем борту, с моими пилотами?

Девушка улыбается, слишком близко стоит к Курапову, смотрит на него, подняв голову, а он почти незаметно обнимает ее за талию, тут же оглядываясь по сторонам.

Вот же суки.

Жанна воспользовалась моим советом и подкатила к первому пилоту сама, ай да хороша, шлюшка. Я, конечно, не лучше, но, блин, у нас с ним было по моей глупости и из-за крепкой текилы, штампа о разводе и горьких девичьих слез, о чем я пожалела уже миллион раз.

Хороша «подружка», а еще звонит и спрашивает, как у меня дела.

Вот они наконец отлипли друг от друга, Курапов, подхватив свою сумку, быстро идет в мою сторону.

— Кристинка, привет, — Олег, как всегда, улыбается, тянется ко мне, обнимает, к нему у меня нет негатива и претензий, простой хороший парень. — Как в отпуске? А то мы тут скучаем без тебя.

— Я вижу, какая у вас тоска смертная.

— А, это? — он оборачивается в сторону джета, около него еще стоит Жанна, наверное, также пытается разглядеть меня. — Замену дали, ну так себе, скажу честно. Ты круче.

— Курапову нравится, я смотрю, довольный.

Первый пилот как раз подходит к нам, взгляд тяжелый, губы плотно сжаты.

— Здравствуй, Кристина.

Не хочу даже здороваться с ним, но придется.

— Добрый день, Дмитрий Константинович, я надеюсь, ваше самолюбие удовлетворено, ты ведь этого хотел, чтоб меня не было на борту. Ловко вы с Жанной умеете писать докладные.

— Кристина, ты все не так поняла.

— А ты объясни мне, такой непонятливой, какого хрена вообще происходит? Мы ведь все вроде сказали друг другу! Мои отношения — это мое личное дело, и уж извини, что я оказалась настолько аморальна в твоих глазах, что трахаюсь с другими мужиками, а не с тобой. Что я выбрала не тебя с женой и двумя детьми.

Олег ничего не понимает, дергает меня за руку, пытаясь что-то сказать и успокоить, потому что я уже срывалась на крик. Но Курапов так и стоит молча, только скулы побелели, а глаза стали темнее.

— Крис, успокойся.

— Не надо меня успокаивать, я думала, ты мужик! Хотя шлюхой считаешь меня, а в итоге оказался ею сам. Может, тебя так задело, что за меня тогда заступились?

Думала, ударит, вот реально сейчас мне за такие слова прилетит по лицу, Курапов даже уже сжал кулак и подвинулся вперед.

— А может, мне написать письмо твоей жене? Я ведь тоже хорошо умею сочинять. И рассказать, как ее муж проводит время в полетах и с кем, а, Димочка?

— Кристина, Дима, давайте успокоимся.

Олег стоит, живой стеной разделяя нас и не давая наделать глупостей. Потому что, если Курапова сорвет и пустит в ход кулаки, мои мужики его закопают живьем, я верю в это, но должна выговориться.

— А ты знаешь, почему я не сделаю этого? Потому что я не продажная двуличная тварь, как вы с Жанной.

— Кристин, послушай, да отойди ты, Олег, — Дима хочет взять меня за руку, отвести в сторону и поговорить.

— Все, ничего не надо и не трогай меня. Если меня не уволят и переведут на другой борт, я буду только благодарна. А ты живи с миром со своей совестью. Пока, Олег, извини за это все.

Разворачиваюсь, ухожу, лишь слышу, как второй пилот орет на первого.

— Это правда? Ты написал на нее докладную? Ты ебанулся, Дима? И все потому, что она сказала тебе «нет»? Да я тебя сам за это ушатаю.

— Ну давай, ударь, хули ты просто стоишь и говоришь это?

Не знаю, что там происходило дальше, плевать. Достали все.

Остановилась посреди огромного холла аэропорта, смотрю на руки, пальцы дрожат, страх накрывает с головой, начинает тошнить. Надо сесть и успокоиться, надо ехать домой, лечь и отдохнуть.

На стоянке говорю таксисту адрес, именно мой, а не тот, где я жила все эти три дня. Дурно так, что я практически задыхаюсь, открыв окно, медленно вдыхаю воздух.

— Девушка, вам плохо?

— Все нормально, сейчас пройдет.

Давно такого не было со мной, паническая атака пришла неожиданно. Обнимаю себя за плечи, раскачиваясь, прикрываю глаза, стараюсь вспомнить лучшие моменты своей жизни.

Если раньше это было то, как мы с братом ехали на велосипедах по пыльной дороге вдоль поля ярких подсолнухов, то сейчас это зеленые глаза Громова, его руки на моем теле, губы Артёма на моих, вкус лайма и джина, а еще смородины.

— Ты пахнешь майским небом.

— Это как?

— Охуительно.

Люблю их…

Открыла глаза.

Темно.

Жарко.

Медленно повернулась на спину, приложила ладонь ко лбу, пальцы холодные. С трудом помню, как доехала до своей квартиры, после непонятно откуда взявшейся паники бил озноб, голова раскалывалась от боли.