— Ты не боишься смерти? — тихо спросил архимаг, внезапно кротко улыбнувшись, будто бы в последний раз.

— Конечно не боюсь. Никакая смерть не заставит нас встать на колени и проиграть. Победа за правдой, — громко отрапортовал маг, тоже улыбнувшись и смотря на спокойного, умиротворённого архимага, уже давно казавшегося мёртвым, безучастным и смирившимся. Словно они и не побеждали врагов своих, словно и не гулял здесь победный грациозный крик, словно бы последние секунды были уже сочтены. — Мы уже победили. Враг на дне, он сломлен, он в ловушке, он близок к уничтожению!

Солдат так верил в то, что говорил. Такая уверенность, такие пламенные слова, такое несущееся вскачь дыхание, такая радость в голосе…

Все они сейчас были счастливы. Счастливы от скорой победы и низвержения врага. Были они счастливы и тогда, когда огромная электрическая яркая трескающаяся стрела полетела вперёд, срываясь с твёрдой руки Вальтера и пронзая воздух, летя всё быстрее, всё молниеноснее. Такая огромная, опасная и брыжущая миллионами ярких, жёлтых брызг.

Предатели один за другим растворялись в этом удивительном, мощном свете. Они становились частью этого прекрасного заклятья, не успевая ни увидеть стремительный объект, ни тем более почувствовать его своей тут же сжигающейся кожей.

Стрела влетела в толпу врагов своих и поглотила её своей неусытной утробой. Ликовавшие солдаты, всё ещё продолжая ликовать да победно кричать, просто исчезали в ослепительном сиянии, что за секунду превратило день — в ночь, жизнь — в смерть, победу — в проигрыш.

— Сами себе и поставили шах и мат. Безумство и смелость — воистину удел глупцов, — судорожно молвил обессиленный Вальтер, падающий на колено да наблюдающий за убывающей вдаль божественной стрелой.

Она поглощала, принимала в себя, вбирала все тела, силуэты, фигуры, тела всех врагов своих. Святые маги запрокидывали головы и на их глазах стрела Верховного архимага пролетела аккурат над воронкой, не задев ни единого мага Церкви Господа. Многие из них падали на колени, в начавшейся молитве, некоторые зарыдали от истинного счастья. Великая Война была выиграна добром и светом, как и подобало испокон веков. Правое дело на то и было правым, верным и справедливым, что всегда несло в себе правду, крупицу истины.

Предатели один за другим исчезали в несущейся стреле и оставался только прах, только лишь след, только лишь смерть.

— Что происходит? Господин архимаг, почему вы так спокойны? Сделайте же что-нибудь, мы же все погибнем в этом свете! Господин архимаг! Либерт! Что вы творите? — кричал последний оставшийся в живых маг, тут же обронивший меч и убегающий куда подальше, смахивающий рукавом свои горькие слёзы, чувствующий несущееся вскачь сердце. Его последние удары…

— Конец всегда был так близок… Страха нет, нет и паники. Я заслужил всё это. Воистину, я предатель для всего человечества, я предал даже самого себя, — Либерт спрыгнул с коня, спокойным рассудительным взглядом, ожидая нацеленной ему прямо в сердце большущей, гордой, божественной стрелы, расплёскивающей во все стороны ману и ветвящиеся молнии. — Ничего у меня не получилось. Вся моя жизнь — сплошной грех. Но ведь я не хотел всего этого. Бегство, ужас, рабство, владычество, унижения, ненависть и вот я здесь, стою посреди разваленного, уничтоженного поля, вокруг моря из холодных трупов. Я — убийца! Я — трус! Я заслуживаю такого конца!

Либерт смотрел на свои бледные трясущиеся руки и понимал, что он хочет жить. Мечты, стремления, его истинная сущность — архимаг так и не успел раскрыть именно самого себя, не успел выйти из рабства, в котором находился всю свою недолгую жизнь.

— Боже мой, храни этот мир от таких жалких рабов, что вопреки здравому смыслу могут погубить столько жизней. И будь проклят Демиург со своим Планом, и этот Авиад, и Мартен… Вы также жалки как и я и вас тоже ожидает расплата. Даже страшней моей, я клянусь!

Свет затопил всё вокруг архимага и своим острым концом стрела впилась бледному, робкому, несчастному магу в грудь, расплёскивая кровь да погружаясь вовнутрь сдавшегося бедного тела.

Он стал тем, кем мечтал быть всегда. Смело стоять на своём и делать работу до конца — он смог измениться, смог стать другой версией себя. Его тело разлетелось на куски, на фрагменты рук, ног, на части от взорвавшейся головы, и всё его бывшее тело тут же тонуло в беснующейся яркой энергии.

Когда-то этот робкий слабовольный человечек сбежал из дома, не вытерпев ни отвественности, ни давления, ни рабства. Он убил всех, убил по очереди, ножом протыкая каждое тело родных ему людей. Но теперь то он возвращался к ним и те всё равно встречали его своими крепкими объятиями — он всё ещё был для них сыночком, любимым, задорным, счастливым, он всё ещё был мужем, отцом.

Да, он уничтожил свою семью. Да, он проткнул их невинные тела ножом. Но он так хотел любви и уважения, он так хотел стать для кого-то по-настоящему родным. Они же сами довели его, или виной тому был сам Либерт, не справившийся с ответственностью, с тяжёлой взрослой жизнью, не справившийся со своими чувствами, со штормом внутри себя?

Румянец на его лице развеял бледность, любовь заставила тело прекратить эту постыдную дрожь, домашняя еда наполняла его изголодавшийся живот и Либерт осознал, что потерял в этой жизни:

— Мама, отец, жена, сынок — больше я не убегу. Больше я не сделаю зла… Простите меня, родные, теперь то мы вместе, всё закончилось, я вновь с вами. Я не позволю вам больше страдать, я даю своё слово!

Вся семья потонула в едином счастливом объятии, а тело самого архимага навсегда пропало в растворяющейся в воздухе гигантской стреле. Пропало в реальности, потонуло в этом божественном свете.

— Я вновь дома, я во времени без грехов. Я больше не оставлю никого. Лишившись вас я лишился своей жизни, теперь то я понял… Спасибо всем вам! И простите за всё. Тогда я убежал от самого себя, убил себя, собственными руками погубил каждого из вас… Я запутался, я не смог справиться, я был труслив и эгоистичен… Мы же будем семьёй, как прежде?

Робкий человек наконец почувствовал дом, уют, родное тепло. А всё остальное было уже неважно, всё было позади. Больше не было ни боли, ни мучений, ни страха, ни терзаний. Осталась только любовь да настоящая жизнь, делающая бледного, трясущегося, немощного паренька бодрым, взрослым и румяным мужчиной. Ад закончился, впереди была только настоящая верная любовь…