оперлась на левую руку избранника сердца, в другой руке он тащил в спальню корзину с едой, и, когда дверь за ними затворилась, тетушка Ариадна осторожно стукнула себя по голове и молвила: «О-о провидение! Это животное из животных — на ложе самого великого Бенджамина Карраско!»

Свадьба закончилась.

Той же ночью Доменико, шатаясь, пьяный, прибрел к дому Терезы, настойчиво забарабанил в дверь, но женщина не впустила его. Качаясь, спотыкаясь, доплелся он до дома Артуро, а днем мало что помнил. Пересохшее горло мучительно» просило шипучего. Быстро ополоснул лицо, накинул на плечи свой синий плащ и направился к Тулио, а тот и сам уже спешил к нему. «Шипучего бы сейчас, верно? — сказал Тулио. — Денег нет… где раздобыть…» — «Пошли, у меня есть». — «Тогда пошли скорей…» В этот ранний час по улицам Краса-города рыскал колючий ветер. Пряча лицо, жмурясь, они торопливо шагали к заведению Артуро, как вдруг кто-то подскочил к ним, преграждая дорогу.

— Здравствуйте, люди…

Перед ними стоял Александро. «А-а», — отмахнулся Тулио и обошел его, но Александро бросил ему в спину:

— Каморцы в конце улицы…

— Кто?! — Тулио разом остановился.

— Каморцы. Один — Масимо, и двое других с ним.

— Тьфу, черт, — тихо пробормотал Тулио. — Где бы спрятаться…

— Постоим тут, люди, — предложил Александро. — Минут через десять Сервилио поднесет им деньги, и они уберутся.

— А как мы узнаем?.. Ух, некстати принесла их нелегкая…

— Что, спешите?

— Шипучего хотели выпить.

— Успеете, не переживай. Сразу узнаем, как уедут, — в ландо изволили прибыть.

— Да, верно, — обрадовался Тулио, — если они близко, услышим стук колес.

Пригнувшись под тяжелым мешком, по улице медленно шел крестьянин из Калабрии. За ним брел мальчуган лет пяти — то ли сын, то ли внук. Они шли своим путем, но в конце улицы, подперев плечом стену, стояли трое. Все трое навеселе, двоих, коротышек, хмель разобрал сильнее, а третий, высокий, на редкость красивый, твердо стоял на ногах. Калабриец замедлил шаг, но те, трое, уже двинулись к нему тихо, не спеша.

Поравнявшись с крестьянином, один из коротышек дернул мешок. Крестьянин растерялся, а тот ударил его со всего размаха. Бедняк пошатнулся, испуганно схватил ребенка и заспешил было прочь, но второй коротыш остановил его, сердито сверкнув на первого глазами:

— За что ты его? Чего пристал к человеку, не мешал тебе, шел своей дорогой.

Крестьянин посмотрел на него благодарно.

— Вон какой мешок тащит, а ты… Что в мешке? Хлопок? Больше ничего? Иди себе. А ты не задевай… Пропустил два стаканчика и куражишься. Знать тебя не знает, ничего тебе не сделал, за что ты его — ни с того ни с сего… — Говоривший резко обернулся и неожиданно сам ударил крестьянина.

Бедняк рухнул, стукнувшись головой о стену, — внезапным и сильным был удар. Ребенок с воплем повалился на него и, горько рыдая, со страхом вскидывал глаза на чужих людей. Красивый молодой человек, побледнев от ярости, смочил платок в воде, растер крестьянину лоб и, когда тот открыл глаза, вздохнул с облегчением. Обернулся к коротышу, сбившему бедняка с ног, и рванул его за ворот так, что пуговица отлетела.

— Паскуда! — сказал красавчик, ах как шла ему бледность! — Запомни: все можешь, все дозволено, но человека с ребенком, да еще малолетним… Поистине надо быть скотиной, зверем, чтобы ударить так подло, без повода…

Крестьянин бессмысленно моргал, привалившись к стене, но все же чувствовалось — бальзамом ложились ему на сердце слова красивого молодого человека.

— Будь я проклят, если сяду пить с тобой после этого, с такими… с такими… — и не найдя подходящего слова, нагнулся, поднял с земли ветхую шапку бедняка, надел на него.

— Чего малыша таскаешь с собой, дяденька, в этакую даль?..

— Жена захворала… не с кем было оставить… Помирает несчастная… — через силу проговорил крестьянин.

— Да, беда… Что ж, и родных нет, совсем не с кем оставить? А сюда зачем пришел, не знаешь, какие негодяи эти горожане, полно мерзавцев… Всего жди от них… — И сам наотмашь ударил крестьянина, сбил с ног.

Коротыши удивленно и восхищенно хлопнули ладонью о ладонь, и пока они с любопытством пялились на упавшего, красавец незаметно снял с руки металлический кастет. У крестьянина из рассеченной скулы текла кровь.

— Вот этот удар! Вот так рука! — с завистью сказал один коротыш.

— А ты что, не знал? — воскликнул другой. — Врагу не пожелаю попробовать его удара!

Молодой человек самодовольно улыбался. Все трое снова пристроились у стены в конце улицы.

Малыш зачерпнул шапкой воду, плеснул отцу на лицо. Крестьянин приоткрыл веки, присел кое-как, тронул ладонью скулу, застонал. Всхлипывая, малыш еще принес воды, плечи у него вздрагивали.

Много прошло времени, прежде чем бедняк сумел подняться, побрести дальше, сгорбившись под тяжелым мешком. Малыш дрожал, то и дело оглядываясь в страхе.

Молодого человека редкой, завидной красоты звали Масимо.

Все трое были из Каморы.

— Знаешь, Тулио, — приступил к делу Александро, — чтобы добиться чего-нибудь от темной личности, нужен третий человек.

— Какой третий? Кто…

— В данном случае — ты.

Тулио покосился на него.

— Да, да, нужен третий, чтобы при нем рассказать темной личности одну историю, весьма значительную по смыслу, и ты с Доменико… послушаете вместе с ним — вам тоже не повредит.

— Отвяжись, будь другом… Холодно как…

— Не хочешь помочь? Подниму сейчас шум, и все три каморца здесь окажутся!

— Ринальдо годится?

— Да, сударь, пусть будет Ринальдо, лучше него, то есть хуже, подлее, не сумеешь предложить. Кому стоит рассказать, так это ему, испорченному, распущенному субчику. Сейчас и он, вероятно, затаился где-нибудь вроде нас, а когда ландо увезет каморцев — о-го-го расхорохорится! Мерзавец, большой мерзавец… Да, одновременно живем мы с ним на многострадальной земле, но сколько бы я его ни вразумлял, он все равно останется таким, какой есть, — картежником, бабником, прохвостом и пройдохой, да еще спесивым…

— Ладно, дам тебе встретиться с ним… Вон, укатили!

Где-то загрохотало ландо, шум постепенно удалился.

— Наконец убрались! Пересохла глотка. Пошли, Доменико… О, Сервилио, ну как, выплатил?

— Да.

— Не вернутся?..

— Нет, пока нет — до весны.

— Правда? Хотя весна на носу… пошли, Сервилио, выпьем шипучего.

— С превеликим удовольствием… Три драхмы Артуро уплатил за вас.

— За меня? — удивился Доменико.

— Да.

— За меня?.. Зачем… При чем я… Нет, мне не денег жалко, но… Ошибка какая-то.

— Ах, он еще не знает?

— Нет. Объясним у Артуро… Пошли, умираю… — Тулио вышел из терпения. — Ну чего стоим, пошли.

Временами в Краса-городе шел снег, и Доменико равнодушно смотрел на искристые снежинки под фонарями. Задумчиво стоял у