Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сольге, да и все остальные, даже не заметили, как выбрали для возвращения короткую дорогу. Ту, которой они сначала приехали в Октльхейн после своего путешествия. Ту, что занимала не дни, а часы. Ту, что вела к Воротам Юнлейнов. И эти ворота были открыты.
***
Тишина и разгром — вот, чем встретил путников Октльхейн. То ли было внезапное нападение, то ли, не дожидаясь его, жители в спешке покинули замок. Ни пти-хаш, ни вездесущих дворовых мальчишек, ни слуг, спешно перебегающих от тени к тени, чтобы не попасться на глаза южанам. Никого. Только мусор, старые тряпки, разбитые горшки, обрывки палаток.
И это было ещё не самое странное. Все двери, кроме одной, были распахнуты настежь. И только дверь Детского крыла была выломана, разнесена в щепки, словно тот, кто её ломал пребывал в дичайшей ярости. И выломана она была изнутри.
— Хендрик! Доопти! — разом воскликнули Сольге и Янкель и бросились к тому, что ещё недавно было дверью. Шо-Рэй не успел их остановить да и не старался. Вместо этого он внимательно огляделся и направился туда, куда магу бы вообще не следовало ходить — к королевским покоям.
Комната Сольге была пуста. Не было ни Хендрика, ни охранявших его слуг. Вторые, впрочем, вскоре обнаружились — связанные и без сознания, зато с крепкими, налившимися шишками на головах. Здесь же были и обе няньки Доопти, тоже связанные и с кляпами. Вынуть кляпы не представлялось возможным — обе женщины начинали истерически вопить, не отвечая на вопросы и не говоря ничего, кроме «Ох, что же это такое?» или «Ох-ох-ох!» и подвывая, почти как их недавняя подопечная.
— Её нигде нет, — встревоженно сообщил Янкель, — и вот…
Он показал на свой рабочий стол, разбитый в щепки, как и входная дверь. Бумаги-то Янкель спрятал в комнате мага, но увы, она тоже пострадала — всё, что в ней было, выгорело дотла вместе с книгами и записями Янкеля. Только полузадохнувшийся голубь-дракон, услышав знакомые голоса, упал откуда-то из-за недогоревшей балки, закружился на месте, забил крыльями и вылетел в раскрытую дверь.
— Что здесь произошло? — Сольге растерялась и словно оцепенела. Надо было что-то делать, идти, проверять, искать следы, но в голове её был только шум и ни одной мысли.
Шаги мага в окружающей тишине почти гремели. Он пришёл не один: под руку Шо-Рэй вёл спотыкающуюся наложницу короля.
— Ийрим! — Сольге бросилась к ней, обняла. — Что здесь произошло?
Вместо ответа Ийрим заголосила, как две няньки незадолго до этого. Одной быстрой пощёчиной Шо-Рэй прервал этот вопль. Ийрим на мгновение затихла, потом рот её некрасиво искривился, руки задрожали, но одного взгляда и поднятой брови мага хватило, чтобы истерика не повторилась.
— Они ушли, Сольге, они все ушли! — всхлипнула наложница короля. — Это было так страшно…
***
С чего всё началось, Ийрим не видела. Услышав шум, ругань, она сперва подумала, что южане что-то не поделили.
Похоже, что так оно и было. Ийрим выглянула в окно и увидела как несколько мужчин, около десятка, наверное, или чуть больше, загоняют остальных в повозки. И, казалось, большинство тех, кого загоняли, ехать никуда не хотели. Их били, швыряли, заталкивали. Всех: женщин, детей, стариков. Похоже, пти-хаш собирались, наконец-то, покинуть Октльхейн.
Ийрим от души пожелала удачи тем южанам, кто разгонял людей по повозкам, и вернулась к рукоделию. С тех пор, как она услышала, что Толфред намерен жениться на ней после ухода Сестёр, Ийрим только и думала, что о платье для церемонии. Очень уж ей хотелось затмить всех благородных дам, особенно, Байвин.
В своих мечтах Ийрим и не заметила, как шум во дворе замка сменился пением. Она снова выглянула в окно.
Двор словно ждал большого праздника. Помост с троном, флаги. Мусор, правда, после отъезда пти-хаш — а их, как раз, почти и не было — никто не убрал. Недалеко от помоста был разложен огромный костёр. Ийрим вздрогнула: последняя казнь на костре случилась в Октльхейне ещё до её рождения, но всегда есть любители рассказать историю-другую и так, чтоб в красках, с мелочами.
Пели женщины из свиты Байвин. Они стояли вокруг костра в своих белых одеждах, расписанных голубыми и зелёными узорами и протягивали руки к костру, а потом к небу. О чём была их песня, Ийрим не понимала. На помост поднялась Байвин, в облачении, подходящем, скорее, для коронации, чем для казни. Её голос влился в общий хор и, к своему удивлению, вскоре Ийрим начала различать слова песни. Это были имена. Многие из них она знала, какие-то слышала. Они повторялись снова и снова, словно женщины, поющие свою странную песню, звали куда-то тех, чьи имена были названы.
Костёр разгорался всё сильнее, всё ярче, пламя бледнело, из оранжевого становилось жёлтым, потом зелёным с голубыми всполохами, и вдруг взорвалось бесчисленным множеством птиц. Тех самых птиц, с женскими лицами, что ещё не так давно мучили Октльхейн. Всё вокруг стало зелёно-голубым, живым, движущимся — стены, крыши, помост, даже трон. Затихла песня женщин у костра, мгновение тишины — и вот оно уже разбито птичьей трелью. Ийрим заткнула уши, но звук не стал тише. Песня летела, звала, выворачивала наизнанку, оглушала. Ийрим лишилась чувств.
То, что короля в комнате нет, она поняла не сразу. Собственно, только тогда, когда своими глазами увидела его во дворе у помоста, садящегося в седло. В первое мгновение Ийрим решила, что она спит. Несколько болезненных щипков развеяли сомнения, но что происходит, понятнее не стало. Тем более, что Толфред был не один. Его окружали лучшие воины. Те, что должны были, как и сам король, лежать в своих постелях без сил. Сёстры-то продолжали обжигать землю своими лучами. Что же произошло?
У дверей Ийрим споткнулась о тела стражников. Одному размозжили голову, второго зарубили. Кто и за что? Она охнула и бросилась ну улицу.
Король в полном парадном облачении замер, глядя на Ворота юнлейнов. Ийрим схватилась за стремя, но Толфред даже не вздрогнул. Как и все остальные, кто его окружал. Каждый из воинов смотрел в сторону ворот. Ийрим металась между лошадиных копыт, звала, но ни один не повернул головы.
Она хотела спросить у Байвин, но той на площади уже не было, как и всей её свиты. Оставалась Сольге. О том, что её в замке нет, Ийрим, конечно же, не знала, да и бежать, если честно, было больше не
