Незнакомец помог Сольге сесть в седло, одной рукой закинул на спину лошади Янкеля и почти без усилий вскочил на вороного. Наблюдатель ухмылялся в предвкушении. Всадники скрылись за стеной и вот-вот должны были показаться на другой её стороне, на дороге, ведущей к Вратам Альез.

Но… Не показались.

Такого просто не могло быть. Минуты шли, но никто не появлялся ни по эту сторону стены, ни по ту. Наблюдатель зашипел, то ли от ярости, то ли от боли — по подбородку стекла тоненькая струйка крови из прокушенной губы. Было понятно, что мерзавка снова избежала расплаты. С помощью ли тайного хода или какого-то невозможного колдовства, но избежала. Наблюдатель изо всей силы сжал окровавленный платок, представляя на его месте горло Сольге, и вдруг успокоился. Пусть бежит. Это ничего. Это даже лучше — не будет мешаться под ногами. Тем более, что уже никто и ничего не сможет изменить. Осталось совсем немного времени, скоро всё случится… Уже совсем скоро.

Наблюдатель довольно улыбнулся. Если бы кто-нибудь сейчас видел эту улыбку, то наверняка решил бы, что гримаса ярости на этом же лице была куда добрее и милосерднее, чем эта радость.

Взметнулся красный подол, приоткрыв белые нижние юбки, расписанные голубым и зелёным орнаментом, забормотали под каблуками ступени лестницы. Башня опустела.

***

Деревня, в которой Дэгри оставил своего господина, обнаружилась довольно быстро: по какому-то совершенно невероятному везению это была та самая деревня, в которой Сольге, Янкель, Шо-Рэй и Доопти останавливались на пути в Октльхейн. Та самая, что стояла у развилки между торговым путём и лесной дорогой.

Добраться до неё, правда, удалось не сразу. Впервые с невесть каких времён заело дверь тайного хода. Откуда было знать Сольге, что старый страж стал одним из тех, кто не пережил Время Сестёр. И теперь слепой мальчик, уже назначенный ему в ученики, останется на попечении сердобольной хозяйки привратного трактира. Если бы не Шо-Рэй, так и пришлось бы возвращаться обратно, а то и навсегда остаться в стенах Октльхейна.

От Ворот юнлейнов до деревни было всего несколько часов дороги. Теперь же пришлось останавливаться на один большой привал и ещё несколько раз у колодцев и уцелевших водоёмов — берегли лошадей.

Тень от Глаз Рийин уже не была видна даже зоркому глазу мага, так что сказать, сколько времени занял путь, было почти невозможно. Слишком долго.

Можно было бы подумать, что с прошлого раза деревня не сильно изменилась. Улицы были, как и в прошлый раз, пустынны — всё живое скрывалось в тени, отлёживалось в подвалах и погребах. Только нет-нет, а мелькнёт в приоткрытых ставнях подозрительный взгляд, звякнет металл о металл, шепотки тревожные послышатся. Жутко. Вроде живая деревня, а вроде и нет. Чем думала Байвин, открывая городские ворота? Разве что о драгоценных своих пти-хаш, но никак уж не об октльхейнцах.

Ближе к центру деревни подозрительных взглядов становилось всё больше, позвякивания — всё громче. А обернувшись, Сольге увидела, что теперь они на улице не одни — то тут, то там из домов показывались жители, всё больше хмурые мужчины, с тем самым, что металлом позвякивало за приоткрытыми ставнями, в руках.

Вскоре сдвинуться с места, не задев кого-нибудь из жителей, стало почти невозможно. И кольцо было неплотным, и стояли поодаль, а вот чтоб проехать дальше — так никак.

— Держи спину ровно, Сольге, не забывай, что ты принцесса. Не давай повода думать, что ты их боишься. Ты — сила, — тихо проговорил Шо-Рэй и едва заметно скривился: Янкель озирался, как заяц на псарне, и мага бы не услышал. Сам Шо-Рэй сохранял спокойствие и выглядел почти безмятежным, если бы не острый внимательный взгляд, охлаждающий пыл особо ретивых.

— Люди должны понять, что мы не опасны для них, иначе они нападут, — возразила Сольге, и маг фыркнул:

— Пусть лучше думают, что опасны, тогда точно не станут нападать. Во имя Неба и Сестёр, Сольге! Как король вообще подпустил тебя к посланникам?

— Это не посланники, это просто крестьяне.

— Какая разница? Люди — они и есть люди.

— Но…

Кряжистый суровый мужик с молотом в руках, кузнец, наверное, устав прислушиваться к тихому спору, мрачно сплюнул и прогудел:

— Чего надо вам здесь, путнички?

— Лекаря ищем, — беззаботно ответил Шо-Рэй, не дав заговорить Сольге.

— Зачем? — мужик нахмурился ещё больше, кольцо жителей стало плотнее и уже.

— Да вот, парнишка приболел, — кивнул маг на Янкеля. Больным тот, конечно, не выглядел, хотя вид имел не особенно здоровый. О чём и поведал кряжистый мужик, похожий на кузнеца:

— Так в порядке с ним всё, вроде…

Кольцо сжалось еще немного.

— Так это ты лекарь, добрый человек! — обрадовался Шо-Рэй и заулыбался так, что собеседник его крепче перехватил молот. Что-то не то говорил маг, как-то не так смотрел. Заигрался.

— Хватит! — возглас Сольге погасил затлевшую было ссору и отогнал жителей на несколько шагов назад, как раньше стояли. Она соскочила с лошади и подошла к то ли кузнецу, то ли лекарю.

— Мы ищем одного господина, своего друга. Он был ранен, и его слуга оставил его в вашей деревне, на попечении лекаря.

Кузнец, да, всё-таки, кузнец, поставил, почти уронил, молот на землю и неожиданно шмыгнул носом:

— Так это… Нет его больше.

— А где он? — голос Сольге звенел струной.

Кузнец снова нахмурился, отвёл глаза. Кольцо людей загудело тихонько, тревожно и как будто виновато, поредело, взгляды забегали. Шо-Рэй и Янкель переглянулись.

— Так это… Помер.

— Как?! — струна натянулась и лопнула. — Как… — прошептала Сольге.

Янкель соскочил с седла быстрее мага, встал рядом с ней и взял за руку. Зазвенела новая струна.

— Как это случилось?

Глядя на бледного Янкеля, на помертвевшую Сольге, на Шо-Рэя, мигом растерявшего всю беззаботность и браваду, кузнец и сам поник:

— Это вам к лекаревой тёще надо. Они там расскажут… Мы-то чего? Мы только потом вот… Помогли… Эй, Кипли, проводи господ путников, куда надо!

Смешной конопатый парнишка соскочил с крыши сарая, откуда наблюдал за происходящим, и раскланялся:

— Прошу, госпожа, господин и господин, я всё покажу.

Кузнецово «кхы-кхы» мигом сдуло с него все напускные манеры и придало ускорения.

— Жена-то лекаря родами померла, — рассказывал Кипли Янкелю, выбрав того в собеседники, видимо, как самого близкого возрасту. — Вот. И девчушка, дочка, значит, у него осталась. Не спас, значит, лекарь жену свою. И решил уйти, мол, виноват, людям и матери ейной — тёще своей — в глаза, мол, смотреть не может. А тёща и говорит: мол, дочку мою не спас