— Да бл... Чё не так-то?! — я, только что мечтавший закинуть в желудок кусок мяса и вытянуть ноги завелся «с пол оборота».

— Это крестьянское.

А-а-а-а!

— Ты, девочка не офигела? Ты что, решила, что мы для тебя грабанем какой-нибудь баронский замок? Перебьем всех женщин, а их шмотки тебе притащим?

Только потом осознал, что стою со сжатыми кулаками, зубы стиснуты, аж челюсти заболели. На секунду в глазах Летисии мелькнул страх. На секунду.

— Ты что, орк, думаешь, я буду носить за кем-то грязные обноски? — носик вверх, грудь... тьфу, то место, где у нормальных девок сиськи, выпятила вперед.

— Послушайте, дамочка... — я сдерживался как мог. Вокруг нас уже начали останавливаться и прислушиваться, — неужели в ваших куриных мозгах поселилась мысль, что всё это, — я пнул узелок, — парни поснимали с трупов?

На ее личике что-то отобразилось, видимо такую картинку она себе не рисовала.

— Тряпки взяты из сундуков. Понимаешь ты, своей тыковкой, что это значит? — блин, ща же сорвусь! Меня уже трясет! — Это значит, что прежде, чем туда попасть платья были постираны. Постираны! — я всё-таки сорвался на крик. — Но ты же сама не стираешь! Ты, сука, белоручка долбанная, даже не знаешь, откуда чистая одежда берется!

Теперь Летисия более всего напоминала обиженного ребенка. Не привыкла, что на тебя орут?

— Не нравятся тряпки?! — всё, тормоза слетели окончательно.

Я схватил узелок, ткнул им ей в лицо. Летисия, закрываясь руками, отстранилась.

— Тогда ходи в грязном!!! Сдохнешь от какой-нибудь болезни, нам только легче будет!

И с этими словами я швырнул узел в костер, который уже успел разгореться. Благо котёл сверху пока не пристроили.

Секунду Летисия стояла и остолбенело смотрела, как язычки пламени начинают лизать ткань узелка, как огонь побежал по самим тряпкам... И метнувшись пантерой выхватила собранное для нее барахло.

— Что ты себе позволяешь!

Она выпрямилась, сбив с узелка огонь, шмякнув его несколько раз о землю. На лице не ярость — обида. Откинула со лба сбившуюся чёлку.

— Что я себе позволяю? — я чуть ли не шипел. Ткнул указательным пальцем почти что в ее нос. — Что ты себе позволяешь?! Думаешь, ты такая ценная? Думаешь, из-за выкупа я буду терпеть твои выходки?! Да мне уже плевать на деньги!!! Мы за сезон больше соберем, чем собираемся получить с твоего папаши! Вот прям ща, сверну твою голову, брошу труп под берег, чтоб зверье обглодало. И никто мне слова не скажет!!!

Не знаю, что на нее подействовало больше: мой крик, угроза смерти или перспектива стать обглоданным трупом без погребения, но теперь удивление сменил испуг.

— Или хочешь, горло перережу? — я ловким жестом заправского гопника выхватил отцовский сакс, покрутил перед ее испуганными глазёнками, подушечкой большого пальца демонстрируя его остроту. Порезался. По пальцу потекла кровь. Да и фиг с ним! — Хочешь?!

— Н-н-не-ет... — затрясла она головой, пытаясь отстраниться от клинка.

— Тогда схватила тряпки и бегом переодеваться! — сквозь зубы выдавил я, не убирая ножа.

— К-куда?

«Ворон» приткнулся под высоким обрывом. Наверх не вариант — туда разведка с матюками еле-еле взобралась. Девчонке — или вправо или влево по урезу воды.

— Куда хочешь! Хочешь? Здесь! Заодно продемонстрируешь парням, что это за красота неземная нам в руки попала.

Она мелко-мелко затрясла головой.

— Тогда вот, туда, — рукой с зажатым саксом я указал на здоровенный валун, выше пары человеческих ростов, что когда-то скатился с высокого берега в воду метрах в ста от стоянки и теперь перегораживал проход под обрывом.

Подхватив узелок Летисия, быстро посеменила вперед, периодически со страхом оглядываясь на топающего позади меня.

Чтоб перебраться за валун ее пришлось подсаживать на земляную осыпь. Потом я сам забрался туда же, цепляясь за торчащие из обрыва корни, спрыгнул вниз и подставил руки, чтоб девушка смогла спуститься. Обошлись безо всяческих романтических «прыжков в объятия» — во мне до сих пор клокотала злость на тупую курицу.

Наконец валун отсек нас от взглядов команды.

— Переодевайся!

— Отвернись.

Страх-страхом, но стыд пересиливал.

— Переодевайся! — с нажимом.

— Я не буду! Отвернись!

— Ага, чтоб ты меня... — осмотрелся по сторонам. Палок никаких, попадаются редкие каменюки, но ей не поднять. — По башке чем-нибудь приложила?

— Ну, честно, я не буду! Отвернись, — уже умоляет, в уголках глаз показались слезы.

Вот чёрт... Меня внезапно отпустило. Злость куда-то испарилась, осталась усталость. Перегорел что ли?

— Ладно... — огляделся. — Туда отойду, — поднял палец. — Спиной поворачиваться не буду! — Увидел вновь распахнувшиеся глаза, — Но и смотреть тоже. Обещаю.

Прошёл по берегу чуть дальше, метров на десять, присел на подходящий камень, уставился в море. Если вздумает напасть — увижу периферийным зрением. Выдохнул.

Если разобраться, пришла в голову мысль, по сути, она еще ребенок. Избалованный, капризный, привыкший к относительной безопасности и тому, что все бытовые вопросы за нее решают. И вот попала... как курица в ощип. Одна, кругом страшные и ужасные «демоны», которыми наверняка с детства мамки-няньки пугали. Первая реакция — шок, ужас, и «лучше б я умерла!». Но время идет, суп из нее не варят, не насилуют толпой, хотя по идее должны. Всяким мукам и пыткам не подвергают.

Страх ушел. И что чувствует она? Обиду. Обиду на себя, что решила выпендриться и полезла в путешествие, оказавшееся столь опасным. Обиду на окружающих, возможно на отца, что не защитили. Может на Идду, что уехала. Может на брата, что никак не выкупит... Вот только на себя обижаться она не может, ибо не то воспитание, на брата-отца и прочих не получается — они далеко. Вот и вымещает по мере сил на том, на ком может. На мне.

— И зачем надо было в костер бросать? — донесся обиженный голосок. — Хорошее могло быть платье...

Я покосился. Летисия, уже освободившись от своего, порядком грязного малинового плаща, перебирала в руках «подарки».

— Ну что там у тебя?

— Не смотри!

— На что? Ты же не переодеваешься!

— Отвернись!

Ладно-ладно, я опять уставился в бескрайнее море. Вечерело, солнце уже закатилось, еще полчаса, может чуть больше и сгустятся сумерки. Над головой с криками носились то ли чайки, то ли еще какая пернатая живность. Море катило свои пока еще не прогревшиеся волны, существенно похолодало.

—