в свою роль, что даже у Райана не оставалось сомнений, что в тот момент в его руке пылало его собственное сердце, ещё живое и способное зажигать целые миры. Ему не терпелось увидеть окончательный результат этого жутковатого эксперимента, но он уже не сомневался, что мраморный Джулиан совсем скоро обретёт своё собственное сердце.

23

Прошло почти два месяца после того странного происшествия в больнице, когда Жан в надежде на творческую лихорадку вынудил позировать Джулиана с сердцем едва остывшего мертвеца. Это было дико, его никто не предупредил, даже не намекнул, что Ланже способен на такое! Но он уже был более или менее закалённым в подобных делах, хотя до сих пор не понимал, как он выдержал это безмолвное позирование в каком-то морге (или помещении для опознания?) с мёртвым органом совершенно чужого человека в руках. Ещё несколько лет назад он бы явно получил психологическую травму, если кто-то бы заставил его сидеть и позировать рядом с мертвецом, одолжив у того свои органы. Да он бы сбежал бы оттуда сразу же, может, ещё полицию бы вызвал, ведь это попахивало осквернением тела и безумием. Но сейчас он знал, на что идёт Жан, чтобы прочувствовать глубину позирующего объекта или субъекта, чтобы его работы обрели целостность. На что только люди не идут ради искусства или науки, размышлял он. Подобные действия оправданы, когда цель так высока, считал он, хотя он чувствовал себя замаранным чужой одержимостью. Зачем он согласился на это? По правде говоря, он пребывал тогда немного в шоковом состоянии, и бороться против этого у него просто не было ни сил, ни возможностей.

Но он реально тогда пытался представить себя на месте только что умершего человека, каково это держать в руке сердце, которое только что сделало свой последний жизненный удар. Это было как прощание со всей своей бренностью и материальностью, без сожалений, но и без ожиданий, просто ещё один этап завершался, болезненно, но выносимо, открывая перед ним новые неизведанные горизонты. Он прямо физически ощутил леденящий холод, сковавший все его внутренности, замедляя работу органов и всей его артериальной системы, потому что в это время его тело заполняло вакуум, оно соединялось со смертью, и замедляло свой неутомимый забег, потому что пауза была необходима. Он понятия не имел, как Жану удаётся так быстро настроить своих моделей на такие невероятно глубокие и тяжёлые состояния. Когда Жан закончил свой набросок, оцепенение мигом прошло, и он почувствовал, как будто жизненная сила вновь врывается в его тело с такой скоростью, будто он рухнул на землю с вершины Бурдж-Халифа. Все органы вновь быстро начали работать, пытаясь наверстать это оцепенение, и с гипервентиляцией и выпрыгивающим сердцем в груди он побежал искать уборную, где смачно опорожнил кишечник и желудок, ректально и орально. А потом ещё минут двадцать пытался остановить кровь с носа, возвращаться к жизни было нелёгким делом, кажется, умирать было проще, если ты к этому по-настоящему готов.

В каком-то смысле он пережил это чувство символической смерти до такой степени, что его мозг поверил, что его тело умирает, и оно подчинилось ложным приказам мозга, освобождаясь от физических оков. И даже инстинкт самосохранения не смог противиться этим авторитарным командам мозга, хотя обычно этот инстинкт в критические моменты пересиливает всё на свете, даже страстную жажду самоубийцы. Он даже не знал, можно ли это назвать тем самым пройденным этапом, когда он физически пытался принять смерть, сделать её нормой, быть готовым к ней без сомнений. И хотя это не был полноценный опыт, но это дало ему крупицы знаний приручения смерти, а главное, он осознал, что преодолел свои страхи, тёмная сторона его больше не пугала, она манила его также основательно, как и светлая сторона жизни, которую он так любил. Это было довольно странно, потому что он был невероятным жизнелюбом и оптимистом, он жил полноценно и умел наслаждаться каждым моментом в полную мощь, так что это спокойное состояние перехода из жизни в смерть было феноменом, что вновь доказывало, как он подвержен впадению в крайности.

А может быть, это было единственное возможное состояние для человека, который способен принять всё и получать от каждого акта удовольствие, даже от того, как ты умираешь? Жажда новых знаний и получения опыта, видимо, пересиливала всё на свете, и, несмотря на то, что он по-прежнему испытывал яркие и разнообразные эмоции, вся его жизнь как-то сглаживалась и гармонизировалась. Что бы он ни делал, и о чём бы он ни думал, всё логическими цепочками приводило к последующим этапам и соединялось между собой. Он стал спокойнее и увереннее в себе, его перестало метать из стороны в сторону, жизнь была для него днём, а смерть ночью, а он всегда любил одинаково сильно и свет Солнца и блики Луны, всё было необходимо в равной степени. И даже уродливая сторона его прекратила пугать и вызывать отвращение, она просто была необходима для баланса.

И только к себе у него оставались завышенные требования. Начиная познавать гармонию между жизнью и анти-жизнью, автоматически делало его возвышенным в своих опытах (опыт деградации и полного падения тоже был необходим, он был не менее важным, чем экзальтация и стремление к свету). И это требовало от него полной гармонии, абсолютных знаний, глубины действий и стерильной ясности во всём. Он должен был сам стать своей мраморной скульптурой, с одной стороны возвышенным, всепрощающим и стремящимся только вверх, а с другой стороны погружённым в собственную дисгармонию, лишённым какого-либо смысла, погрязшим в самых низших и тёмных тайнах этого мира. Быть сломанным и идеальным одновременно, это была его цель, и он постепенно познавал безграничные возможности этих полярностей, которые, в конце концов, приводили его к чистой и монолитной гармонии.

Джулиан успевал всё в этой жизни, не только гнаться за химерами вечности на пути ко всем тайнам мироздания, но и успешно справляться со своими дедлайнами на работе. Он сейчас готовился к летнему балу, его впервые поставили ответственным за такой масштабный проект, где будет так много звёзд мирового уровня! Да и вообще такая знать там приглашена, что он понимал, облажаться он не имеет права. Мероприятий в его жизни стало ещё больше, его постоянно куда-то приглашали, и часто на такие сейшны, когда ты просто не можешь отказать. Он был нарасхват, связи создавались моментально, его новообретённая смиренность и мудрость в глазах делали теперь его гораздо более интересным собеседником, к тому же его