Алан доверительно накрыл руку сына ладонью.

— Скорее всего, это ужасное недоразумение, что ты вступился за маори, не так ли, сын мой?

Хелен тут же перестала улыбаться.

«Судя по всему, она надеялась, что отец поставит меня на место, — подумал Дункан. — Но вряд ли дождется этого». Он решил подойти к делу осторожнее, не настраивая против себя отца. Молодой человек откашлялся.

— Отец, мы не имеем права вести себя, как неотесанные золотоискатели. Какое впечатление сложится о нас, если мама и Хелен будут шипеть на прислугу?

— Ты совершенно прав, мальчик мой, в этом нет необходимости, — подтвердил Алан, бросая осуждающий взгляд на обеих женщин.

Но Оливия, казалось, не заметила его. Она погрузилась в размышления. При этом лицо у нее было такое, словно она увидела призрака. В голове стучали слова Дункана: «Тогда твои внуки будут наполовину маори!»

Однако Хелен не отступала.

— Отец, он влюблен в ту девушку. Поэтому он нас так грубо одернул.

Вместо того чтобы отнестись к словам дочери со всей серьезностью, Алан Гамильтон расхохотался.

— Хелен, ты шутишь. Твой брат не влюбится в маори, ведь в Окленде за него готовы выйти замуж дочери из лучших семейств. К тому же он знает, что мы с матерью никогда не потерпим темнокожую невестку. Не так ли, мой мальчик? — произнося эти слова, он покровительственно похлопал сына по плечу.

Однако Дункан уже не слушал его. Руиа подала ему незаметный знак. Очевидно, она хотела сказать ему что-то, но только наедине.

Оливия, побелевшая как стена и выпившая залпом уже второй бокал шампанского, пробормотала:

— Я посмотрю, как там мама!

Марианна как раз проснулась, когда Оливия ворвалась в комнату, даже не поздоровавшись.

— Дитя мое, ты плохо выглядишь! — вырвалось у пожилой женщины, когда она увидела дочь.

Оливия со стоном рухнула на стул.

— Ты права, мама, у меня тяжесть на душе. Я хочу, чтобы ты немедленно уволила эту молодую служанку.

— Какую служанку?

— Ну, эту маори, которая утверждает, что ухаживает за тобой.

Марианна нахмурилась.

— Она не просто утверждает. Это правда. Она моя жемчужина, и я ни за какие деньги не расстанусь с ней.

— Но, мама, неужели ты совсем из ума выжила? Маори, которая ухаживает за тобой? Это неслыханно!

— Дитя мое, но что же мне делать? Пайка добра ко мне. Она красивая девушка с поразительно светлой кожей и, что гораздо важнее, с добрым сердцем. Я сразу поняла, что она особенная. Как бы странно это ни прозвучало, но мне сразу показалось, что мы давно знакомы. Мне нравится, как она поет. К тому же она рассказывает мне разные истории. У нее восхитительный голос. Он напоминает мне голос Абигайль… — Марианна не договорила и быстро добавила: — Кроме того, она лишь наполовину маори. Ее отцом был белый.

— Мама, прошу, выстави ее!

— Нет! Я не сделаю этого! — упрямо заявила Марианна.

— А если я скажу тебе, что мой сын влюбился в эту девушку и что случится несчастье, если об этом узнает его отец? — Голос Оливии дрожал от волнения.

— Да успокойся же! Я серьезно поговорю и с Дунканом, и с девушкой. Объясню им, что так не пойдет. Уже хотя бы из-за детей, которые могут родиться от подобной связи. Дети-метисы не будут благословенны. Даже подумать страшно, чтобы внуки Алана Гамильтона могли быть темнокожими.

Оливия с ужасом глядела на мать.

— Темнокожими? Неужели такое возможно, чтобы у детей проявилась кровь маори, если метис сочетается с белым? Я… я хочу сказать, что у него ведь все равно три белых предка? — пролепетала Оливия.

— Думаю, да, потому что темный цвет зачастую все же берет верх. Ты только посмотри на наши волосы! И только у Абигайль светло-русый цвет волос, как у отца, возобладал, — спокойно заявила Марианна, а потом добавила, уже мягче: — Но ты не переживай, молодые люди будут вести себя разумно. Но в одном ты можешь быть уверена: если бы в Пайке не текла кровь маори, я была бы рада принять ее в нашу семью… — Она умолкла на полуслове и встревоженно посмотрела на дочь. — Деточка, деточка, ты действительно плохо выглядишь.

— Меня опять замучили головные боли. Я скоро еще раз зайду к тебе, — пробормотала Оливия, поднялась со стула и, пошатываясь, вышла из комнаты.

Оказавшись в коридоре, она прислонилась к стене. Колени дрожали. В голове молотом стучали слова матери: «Думаю, да, потому что темный цвет зачастую все же берет верх».

Сердце гулко стучало. Это все меняет! Нужно встать на сторону Дункана, если она не хочет, чтобы раскрылась ложь всей ее жизни, иначе случится беда. Почему в течение многих лет она не думала об этом? Если у Дункана будут дети от белой женщины, его ребенок может раскрыть ее тайну… Ее сын должен жениться на маори, хочет она того или нет. Это вполне объяснит появление темнокожего ребенка! Как она могла забыть об этой опасности, дамокловым мечом висевшей над ней с самого рождения Дункана? Женщина была исполнена твердой решимости толкнуть своего сына в объятия маленькой маори. В конце концов, эта девушка действительно очень красива!

На праздник Абигайль надела свое старое розовое платье, потому что оно снова стало ей не тесно. Вообще-то, она больше не собиралась никогда надевать его, но в нем она чувствовала себя уютно. Казалось, вместе с ним возвращается тот самый день, когда она еще верила в настоящую любовь. Бросив взгляд на старинные напольные часы, стоявшие у нее в комнате, она поняла, что, если не хочет опоздать к ужину, придется поторопиться.

Войдя в прихожую, она замерла. Перед ней стоял не кто иной, как Патрик О’Доннел. «Он совершенно не изменился!» — подумала она. Хотела поздороваться, но не смогла выдавить из себя ни слова.

Судя по всему, с ним происходило то же самое: он словно окаменел.

Они смотрели друг на друга и молчали. Абигайль бросало то в жар, то в холод. Чувства были настолько сильными, что у нее закружилась голова.

И только резкий женский голос вернул ее к действительности:

— Должно быть, ты Абигайль! Ты меня помнишь? Мы вместе ходили в школу.

Абигайль вздрогнула и только теперь заметила стоявшую рядом с Патриком женщину. Высокая, худощавая, с темными волосами и узкими губами, она улыбалась ей, но зеленые кошачьи глаза сверкали почти угрожающе. Абигайль сразу же ощутила исходившую от этой женщины опасность. Ей смутно вспомнилось, что она не любила Гвендолин еще в школьные годы.

Та по-хозяйски положила руку на плечо Патрика и настороженно поинтересовалась:

— Ты что, дара речи лишился?

— Нет, милая Гвен, просто немного удивлен, что так внезапно оказался лицом к лицу с мисс Абигайль. Одиннадцать лет — долгий срок, — сдержанно произнес он и вежливо протянул Абигайль руку. — В городке говорили, что ты вернулась в долину гейзеров. Рад тебя видеть.