Некоторое время мастера из далматов и старые друзья с родины ее отчима еще могли прикрывать его, но однажды он был настолько пьян, что упал под ноги одному из людей Гамильтона. На следующий же день ему объявили, что он может больше не приходить в лес каури. В свои двенадцать лет Пайка прекрасно понимала, что это означает. Втайне она надеялась, что он наконец-то пошлет ее к иви бабушки. Иногда она сама подумывала о том, чтобы просто сбежать и добраться туда самостоятельно. И только жалость к отчиму, от которого осталась лишь тень прежнего человека, останавливала ее. Казалось, для него было важно, чтобы она находилась рядом, поскольку в моменты трезвости он приносил домой еду и заставлял ее все съесть, потому что она совсем отощала, как с тревогой отмечал он. Однако эта нежность уже на следующий день могла смениться безумной яростью, если она не подавала на стол ужин.

И, несмотря на все это, Пайка никак не могла решиться бросить Золтана, потому что, как бы там ни было, он помешал отдать ее в приют. Это его решение девочка ценила очень высоко, хотя повседневная жизнь с ним была далеко не простой. Он почти перестал разговаривать, только размышлял — даже если был трезв. Он совершенно запустил себя и перестал мыться. Пайке всякий раз становилось стыдно, когда приходилось выйти с ним на улицу. Она все больше и больше погружалась в собственный мир, много читала, вернее, читала все, что мог достать ей учитель. А отчим ее не трогал.

И так было вплоть до той кошмарной ночи. Пайка тщетно прождала отчима к ужину — у одного из соседей ей удалось выпросить пару сладких картофелин, — а потом, не дождавшись, легла в постель и стала читать при свете свечи. Когда отчим вернулся домой, громко стуча башмаками, она подумала, что он, как обычно, побредет к себе в комнату, но тут почувствовала его тяжелое дыхание.

— Пойдем! — едва ворочая языком, произнес он, выхватил книгу у нее из рук, швырнул в угол и вытащил девочку за руку из постели.

Пайка дрожала от страха, но пошла за ним в спальню. Не успела она сообразить, что к чему, как он толкнул ее и она упала на его постель, больно ударившись. Испуганно поднялась, но он уже преградил ей дорогу и крепко схватил за плечи.

— Ты останешься здесь. Ложись обратно! — накинулся он на нее.

Пайке стало дурно от его запаха. Чего хочет от нее этот пьяный человек? Каждой клеточкой своего тела она чувствовала, что оказалась в опасности.

— Пожалуйста, отпусти меня! — стала умолять девочка. — Я хочу вернуться к себе в постель!

Ответом ей была звонкая пощечина. Голова гудела от сильного удара, Пайка задрожала всем телом.

— Это твоя постель. Теперь ты — моя женщина, — заплетающимся языком пробормотал он, снова швырнул ее на подушки и грубо рванул ночную сорочку.

Пайка замерла от страха, но стоило ему запустить руку под рубашку, как она принялась отбиваться. Она быстро подтянула ноги к груди и изо всех сил ударила его ногами в живот.

Он обмяк и громко захныкал.

Пайка вскочила и побежала к двери. Там она еще раз обернулась, потому что теперь он принялся причитать во все горло:

— Да простит меня Господь! — Выглядел он жалко, но у Пайки была лишь одна цель: как можно скорее убраться в безопасное место.

Она выбежала из комнаты. Быстро окинула взглядом гостиную. «Где он не найдет меня?» — гулко стучало у нее в голове. Отчаянно посмотрела на шкаф, в котором мать хранила белье. Одним прыжком она вскочила внутрь, забилась в угол в надежде стать незаметной. Она прислушивалась, замирая от страха, сердце билось в груди как сумасшедшее. В какой-то момент послышались приближающиеся к ней шаги, но в конце концов они стихли. Хлопнула дверь.

Пайка перевела дух. Ее отчим ушел из дома. Однако она все равно не осмеливалась вылезти из укрытия. Она сидела в шкафу и не заметила, как уснула от усталости и переживаний. И приснился ей сон, который мучил девочку уже не раз. В ночной тиши она звала мать, а та не слышала ее.

Проснулась Пайка от бормотания.

— Мы должны сказать ребенку об этом как можно осторожнее, — встревоженно шептал отец Томислав.

— Но куда подевалась девочка? — звучным басом поинтересовался отец Дарко.

Пайка толкнула дверь шкафа и вылезла из него. Ей показалось или оба мужчины смотрели на нее с сочувствием?

— О чем вы хотели сказать мне как можно осторожнее?

Отец Томислав откашлялся.

— Дитя мое, собирай вещи! Я отвезу тебя в Окленд!

Пайка пристально поглядела на священника.

— Ты поедешь со мной в Окленд, — произнес он тоном, не терпящим возражений.

— Где мой отчим?

— Он… — Отец Томислав откашлялся, а затем негромко произнес: — Он… Что ж, его нашли в лесу каури.

— Повесился на дереве, — поспешно добавил отец Дарко.

Пайке потребовалось мгновение, чтобы понять, что произошло.

— Мне можно будет наконец-то вернуться к племени моей матери? — негромко поинтересовалась она. Горевать об отчиме, который так сильно напугал ее ночью, она не могла.

— Нет! — строго ответил отец Томислав, а затем добавил, уже мягче: — Я отвезу тебя в сиротский приют. Там тебе будет хорошо.

Аннабель кокетливо вертелась перед зеркалом в своем новом синем платье с белым стоячим воротничком. Она не стала надевать корсет и теперь довольным взглядом окидывала свою талию. На протяжении последних недель было столько работы, что она сильно похудела, причем в особенно ненавистных местах.

Гордон восхищенно присвистнул.

— Ты выглядишь совершенно очаровательно! — произнес он, целуя ее в шею. Рассматривая его в зеркале, Аннабель вынуждена была признать, что он тоже выглядит прекрасно в своем черном костюме, который Гордон заказал для себя в Окленде.

— Ты еще составишь конкуренцию красавцу Алану, — довольно рассмеялась Аннабель.

— Как хорошо, что ты снова смеешься! — произнес Гордон и в шутку добавил: — Но насчет того, чтобы составить конкуренцию свояку, я — пас. Я только что видел его, и мне далеко до жилета из кружев на сине-зеленом атласном фоне.

— Скажи уже, что он вырядился, словно павлин!

— Ну, я бы сказал, что он подстраивается под свою супругу. Твоя сестра тоже не поскупилась на украшения для своей особы: на ней лиловое платье с ярким узором и просто гигантская шляпа.

— Думаешь, мне тоже стоит надеть шляпу? — неуверенно поинтересовалась Аннабель.

Гордон энергично покачал головой.

— Нет, в этом случае слишком плохо видны твои светло-русые локоны. Они так же восхитительны, как и при первой нашей встрече. — Он рассмеялся, и Аннабель тоже не сдержала улыбки. Его звучный смех был слишком заразителен.

Всякий раз, вспоминая о том, как тяжелый шиньон соскользнул у нее с головы, они просто тряслись от смеха.