— Мисс Джонс, — сказал он, держа в руке пачкубумаг.

— Я предпочитаю — Алана Рей. Он улыбнулся.

— Прости за официальный тон, но нам нужно оформитькоммерческую сделку. — Он зашелестел бумагами, и воздух пошелрябью. — Ты единственная, кто до сих пор не поставил свою подпись. Может,у тебя проблемы с письменной речью?

— Лучшая в классе. Далеко обгоняла всех остальных.

— Ну и прекрасно. — Он вытащил толстуюавторучку. — Уверен, твоя подпись будет более разборчива, чем Захлера —или его матери, если уж на то пошло.

Барабанщик на сцене начал долгий пассаж, проверяя всю своюустановку. Звук фазировался и искажался, пока инженеры осуществляли своюнастройку. Несколько мгновений мы оба молчали.

Потом барабанная дробь смолкла, и Астор Михаэле разложил контрактына микшерном пульте.

— Итак?

Я смотрела на них, на эти тщательно подобранные, мелкимибуквами отпечатанные слова. Пока я читала контракт, он сплетался в моемсознании в клубок, пронумерованные параграфы с перекрестными ссылками обвивалидруг друга, словно тема фуги.

— Что-то не так?

— Меня беспокоит… этическая сторона подписания этогодокумента.

— Этическая сторона? — Он засмеялся. —Помилуй, Алана Рей! В этой группе четверо несовершеннолетних, двое из которыхне в своем уме. Минерва подписала свой контракт с отсрочкой на неделю. Крометого, у нас имеются простофиля и сексуально озабоченная распорядительница.Этическая сторона твоей подписи? Практически ты среди них единственная вздравом уме.

Мне не нравилось, как он говорит о других, но прежде я должнабыла объясниться.

— Меня беспокоит не собственная правомочность. Менябеспокоит сегодняшний вечер.

— Волнение перед выходом на сцену? — Его тонсмягчился. — Это связано с твоим состоянием?

Я покачала головой.

— Дело вообще не во мне. Что, если подписание этогоконтракта содержит в себе риск причинить вред другим людям? На языке закона этоназывается моральный риск.[57]

— Не улавливаю мысли.

Я подняла взгляд от россыпи слов на микшерном пульте и, вконце концов, посмотрела Астору Михаэле в глаза.

— Мне кажется, сегодня вечером может произойти что-тоочень опасное… из-за нас. Из-за того, кто такая Минерва.

— Ох! — Он удивленно уставился на меня. —Значит, ты… что-то видела?

— Только то, что вижу всегда, когда она поет.

— Твои милые лохнесские галлюцинации?

Он улыбнулся.

— Я видела то же самое и во время выступления «АрмииМорганы», но сильнее.

Барабанщик ударил по малому барабану, эхо прокатилось поогромному клубу. Сегодня вечером здесь будут тысячи людей. По бокам сценыстояли огромные груды усилителей, сейчас негромко гудящих.

— Чем больше людей, тем больше зверь, — закончилая. — И чем громче звук, тем больше зверь.

— Надеюсь, что да, Алана Рей, но от этого он нестановится реальным. — Астор Михаэле нахмурился. — Это тебе понятно?

— Понятно ли?

Некоторое время он пристально смотрел на меня с искреннимнедоумением, а потом покачал головой.

— Мы оба видели в жизни странные вещи, тут я согласен.И у нас обоих они вызывали особые… состояния. Но мы оба сумели что-то создатьиз них. Именно поэтому мы сидим тут над этим контрактом, ты и я.

Я поглядела на его зубы, вспомнив, что Перл рассказывала мнепо телефону этой ночью. Как Астор Михаэле делает карьеру, создавая новыхнасекомых.

Он постучал по бумагам длинным ногтем.

— Вот это реально, а твои видения нет. И ты знаешь это.

Внезапно я разозлилась.

— Почему вы так уверены? Это ведь моя голова, не ваша.Никто не может видеть то, что я.

Он вперил в меня хладнокровный взгляд.

— Однако ты — самый логичный человек из тех, кого якогда-либо встречал, Алана Рей. И ты не пришла бы сюда проверять звук, если быне собиралась играть сегодня вечером, а ты не будешь играть сегодня вечером,если не подпишешь эти бумаги. Выходит, на самом деле, ты не веришь ни в какихмонстров.

Я сглотнула и посмотрела на свои руки — абсолютно спокойные,готовые играть. Я всю ночь мечтала о том, как буду барабанить, как окажусь насцене, освещенная огнями рампы.

— Но вы же сами говорили, что Минерва способна изменятьвещи. Что, если она сделает зверя реальным?

— Я уже два года наблюдаю за тем, как эта эпидемиякатится по Нью-Йорку, но никогда не видел ничего подобного тому, что тыописываешь.

Я смотрела на него и очень хотела поверить. В конце концов,это Астор Михаэле открыл новый звук. Может, он и впрямь знает, о чем говорит.

— Ты не доверяешь мне? — спросил он, вертя впальцах ручку. — Думаешь, я неправильно поступаю с тобой?

— Я думаю, это было очень правильно — то, что высделали для Минервы.

Он насмешливо фыркнул.

— Наконец-то хоть кто-то поблагодарил меня.

— Да. Спасибо вам.

Освобождение Минервы напугало Перл, но я видела слишкоммногих своих одноклассников в психиатрических больницах, приютах и тюрьмах. И яточно знаю, что запирать людей паранормально — против нормального, не рядом сним.

Сидеть в заключении — это не лечит, это подавляет.

— Ну, в таком случае… — Он протянул мне ручку,мерцая глазами. — Я не думаю, что ты боишься меня или монстров. Я думаю,ты боишься собственного успеха.

Я покачала головой. Астор Михаэле очень, очень ошибалсянасчет этого. Сегодня утром я выбросила свое ведро для мелочи. Моральный рискили нет, но я хотела быть более реальной, чем человек, выпрашивающий подаяниена улицах.

Ну, я и подписала, в чем он, конечно, никогда не сомневался.

ЗАХЛЕР

Сейчас толпа заполняла зал — тысяча человек, сказал АсторМихаэле, но по шуму казалось, будто миллионы. Здесь, в закулисной раздевалке,этот шум звучал как жужжание, словно целый рой пчел только и ждал, как бывонзить в кого-нибудь жало.

Чем дольше я вслушивался, тем больше создавалосьвпечатление, что они готовы освистать того, кто окажется на сцене. Вособенности неумелого басиста, играющего всего четыре недели…