ним сперва до места, где была спрятана удочка, а затем, через поле и парк, до самого озера. Его (Скелтона) рассказ о том, что произошло дальше, сбивчив и запутан. Он сознался в том, что бил несчастного по голове и рукам тяжелой палкой, которую принес с собой для этой цели, но отрицает, что намеревался его убить. Когда его сын лишился чувств и перестал дышать, он впервые осознал силу нанесенных им ударов. Он признает, что первым делом, вместо того чтобы раскаяться в содеянном, испугался за себя самого. Он оттащил тело в заросли камыша у кромки воды и спрятал там, как умел. Ночью, когда соседи уже спали, он, крадучись, вышел при свете звезд, прихватив с собой вилы, моток веревки, пару старых железных прутьев и нож. Со всем этим снаряжением он направился в сторону вересковых пустошей и, сделав крюк в три-четыре мили по тропинке, ведущей из Стоунли, попал в парк через калитку. Тогда на озере держали гнилую старую плоскодонку. Он отшвартовал лодку, втащил в нее тело и повез свою жуткую ношу на середину озера, к зарослям тростника, которые счел подходящими для своей цели. Там он привязал к телу груз и утопил его, насквозь пронзив шею вилами и воткнув их в землю. Затем он отломал рукоять вил, спрятал удочку в камышах и заключил, как всегда заключают убийцы, что найти тело будет невозможно. Жителям же Пит-Энда он попросту объявил, что его племянник вернулся в Камберленд, и никто в этом не усомнился.

Теперь, однако, он утверждает, что случай лишь ненадолго опередил его, что он был готов добровольно признаться в своем преступлении. Его ужасная тайна в последнее время сделалась невыносимой. Его преследовало невидимое Нечто. Нечто сидело с ним за столом, ходило за ним по пятам на прогулках, стояло позади него в классной комнате и бдело у его постели. Он никогда не видел это Нечто, но чувствовал, что оно всегда рядом. Сейчас он порой он начинает бредить, несет всякий вздор про тень на стене камеры. Тюремные служащие считают, что он не в своем уме.

Теперь я рассказал Вам все, что можно рассказать. Суд отложили до весенней выездной сессии. Между тем, завтра я отбываю в Париж, а оттуда, дней через десять, в Ниццу, и там письма догонят меня в отеле «Император».

Вечно ваш, дорогой Фрейзер,

Ф.У.

P.S. Уже написав изложенное выше, я получил телеграмму из Драмли, в которой сообщалось, что Скелтон покончил с собой. Никаких подробностей. Так заканчивается эта странная, полная событий история.

Кстати сказать, интересное Вас посетило наваждение в тот день, когда мы шли через парк – я много раз вспоминал об этом. Наваждение ли это? Вот в чем вопрос».

Да, действительно! Вот в чем вопрос; и на вопрос этот я так и не нашел ответа.

Кое-что я, несомненно, видел – возможно, внутренним взором, – и описал все в точности, ничего не утаивая, ничего не прибавляя, ничего не объясняя. Пусть тайну разгадают те, кому это по силам. Я же лишь повторю вопрос Уолстенхолма: наваждение ли это?

Об авторе

Амелия Энн Бланфорд Эдвардс родилась 7 июня 1831 года в Лондоне. Ее отец Томас был офицером Британской армии, а после отставки стал банкиром. Мать учила дочь на дому, прививая ей любовь к искусству. Амелия Эдвардс отдавала особое предпочтение рисованию и пению и уже в очень юном возрасте обнаружила писательские способности. Свое первое стихотворение она опубликовала в 7 лет, а первый рассказ – в 12 лет. К 1850-м годам она начала карьеру писательницы и журналистки, ее стихи, рассказы и статьи печатали во многих крупных изданиях. Ее первый роман «Жена моего брата» (My Brother’s Wife), опубликованный в 1855 году, был хорошо принят критиками.

И все же, самой главной страстью Амелии Эдвардс были путешествия. Зимой 1873–1874 годов она посетила Египет, начала учить иероглифы и собрала значительную коллекцию египетских древностей. В 1877 году Амелия Эдвардс опубликовала книгу «Тысяча миль вверх по Нилу» (A Thousand Miles up the Nile), которую сама же проиллюстрировала. Она была одним из основателей созданного в 1882 году Общества исследования Египта. В последние двадцать лет жизни Амелия Эдвардс полностью посвятила себя египтологии: сбору средств на сохранение памятников культуры, чтению лекций, исследованиям и написанию научных и популярных статей. В 1889–1890 годах она читала в США лекции, которые впоследствии издала в виде книги «Фараоны, феллахи и исследователи» (Pharaohs, Fellahs, and Explorers).

Страсть Амелии Эдвардс к путешествиям и твердая вера в то, что памятники культурного наследия подлежат сохранению и дальнейшему изучению, нашла отражение во многих произведениях писательницы о сверхъестественном, в том числе в рассказе «Наваждение ли это? История пастора».

«Мне сказали, что наскальные рисунки <…> уже успели сильно пострадать. Такова судьба каждого египетского памятника, большого или малого. Турист испещряет его именами и датами <…>. «Коллекционер» покупает и увозит все ценное, что может, а араб крадет это для него», – писала исследовательница.

Сегодня Амелия Эдвардс известна своими многочисленными текстами о призраках, тайнах и мистических событиях, большинство из которых были анонимно опубликованы в литературных журналах. В период с 1860 по 1866 год Чарльз Диккенс приглашал ее писать рассказы для рождественских номеров журнала «Круглый год» (All the Year Round). Рассказ «Наваждение ли это? История пастора» (1881) был последним опубликованным ей рассказом о привидениях. Впервые он появился в «Рождественском ежегоднике Эрроусмита» (Arrowsmith’s Christmas Annual) в 1881 году.

Скончалась Амелия Эдвардс в 1892 году в возрасте 60 лет. Она завещала свою коллекцию египетских древностей, библиотеку и 2500 фунтов Университетскому колледжу Лондона. Деньги ушли на финансирование первой кафедры египтологии в Англии, которую возглавил известный археолог Флиндерс Питри.

Джордж Макдональд

Дядя Корнелий. Его история

* * *

Стоял хмурый ноябрьский вечер. Моросящий туман весь день кутал старую ферму. Гарри Хейвуд и две его сестры сидели в гостиной в ожидании визита своего дяди, Корнелия[66] Хэйвуда. Дядя этот жил один, занимая второй этаж над городской аптекарской лавкой, и имел ровно столько свободных средств, чтобы покупать книги, о которых, казалось, никто кроме него никогда и не слышал, – он исследовал все те умозрительные области, в каких невозможно что-либо назвать знанием.

– Какая тоскливая ночь! – произнесла Кейт. – Вот бы пришел дядя и рассказал нам какую-нибудь историю.

– Вот будет весело! – согласился Гарри. – Ведь дядя Корни всегда так живо рассказывает. Он не может даже переврать какой-нибудь миллеризм[67] без того, чтобы не приправить его моралью, а потом пытается убедить тебя, что в ней-то