Теперь мы стояли у глухой стены классной комнаты. На этой ярко освещенной стене чернели две тени – моя и учителя. И там же, уже не между нашими тенями, а чуть поодаль, как будто незваный гость сделал шаг назад, я снова отчетливо, хоть и всего на мгновение, увидел третью тень – резко очерченную, словно ее отбрасывал человек, стоявший в свете рампы за театральной ширмой. Пока я говорил, пока оглядывался, она исчезла!

– Разве вы не видели? – спросил я.

Он покачал головой.

– Я… я ничего не видел, – слабым голосом проговорил он. – Что там было?

Губы его побелели. Казалось, он едва держится на ногах.

– Но вы не могли этого не видеть! – воскликнул я. – Тень упала вон туда, где растет плющ. Там, должно быть, прячется какой-то мальчик, я уверен, что это была тень мальчика.

– Тень мальчика! – эхом отозвался он, дико и испуганно озираясь по сторонам. – Мальчику тут спрятаться негде.

– Есть где или негде, – сердито сказал я, – а пусть только попадется, он у меня отведает трости!

Я исходил пустырь вдоль и поперек: учитель с испуганным лицом ковылял за мной по пятам, но, какой бы неровной и бугристой ни была почва, в ней не нашлось ни одной ямки, в которой мог спрятаться хотя бы кролик.

– И что же это было? – нетерпеливо спросил я.

– Это… это наваждение. Прошу прощения, сэр, наваждение.

Он был так похож на побитую собаку, так испуган, так подобострастен, что я с живейшим удовольствием исполнил бы свою угрозу, прогулявшись тростью по его плечам.

– Но вы это видели? – повторил я.

– Нет, сэр. Клянусь честью, нет, сэр. Я ничего не видел – абсолютно ничего.

Выражение его лица противоречило словам. Я был уверен, что он не только видел тень, но и знал о ней больше, чем хотел говорить. К тому времени я по-настоящему разозлился. Стать жертвой мальчишеской шутки, быть одураченным при попустительстве учителя – это уж слишком. Это было оскорблением для меня и моей должности.

Я едва сознавал, что говорю; должно быть, бросил что-то краткое и резкое. Умолкнув, я повернулся спиной к мистеру Скелтону и школьным зданиям и быстро зашагал обратно в деревню.

Как раз когда я спустился к подножию холма, к дверям «Гончей» подъехала легкая двуколка, запряженная резвым гнедым конем, и мгновение спустя я уже пожимал руку Уолстенхолму из Баллиола. Уолстенхолм из Баллиола, красивый, как и прежде, одетый с тем же небрежным щегольством и, казалось, такой же молодой, как во время нашей последней встречи в Оксфорде! Он схватил меня за руки, заявил, что следующие три дня я буду его гостем, и настоял на том, чтобы немедленно везти меня в Блэкуотер Чейз. Напрасно я говорил, что завтра мне нужно осмотреть две школы в десяти милях от Драмли, что меня ждет запряженная двуколка и что в «Перьях» у меня заказана комната. Уолстенхолм ничего не желал знать.

– Мой дорогой друг, – сказал он, – вы просто отошлете свою лошадь и двуколку обратно, а заодно велите передать сообщение хозяину «Перьев» и отправить со станции Драмли телеграммы в обе школы. Непредвиденные обстоятельства вынуждают вас отложить проверку до следующей недели!

Тут же он по-хозяйски крикнул владельцу постоялого двора, чтобы тот отослал мою дорожную сумку в поместье, усадил меня в двуколку, сам забрался следом, пустил коня галопом и помчал нас в Блэкуотер Чейз.

Это было мрачное старое здание, возвышавшееся посреди темного парка с границей протяженностью в шесть-семь миль. К дому вела аллея из дубов, уже потерявших листья; в самом глухом уголке парка чернело мрачное, облюбованное цаплями озеро Блэкуотер, которое и дало поместью название. По правде сказать, все это больше походило на пограничную крепость, чем на северо-английское поместье. После ланча Уолстенхолм показал мне картинную галерею и парадные гостиные, затем мы отправились на верховую прогулку по парку; а вечером мы ужинали в дальней части большого, отделанного дубом зала, стены которого были увешаны оленьими рогами, доспехами и старинным оружием, охотничьим и военным.

– Итак, завтра, – сказал хозяин поместья, когда мы сидели за бокалом кларета перед пылающим камином, – завтра, если будет хорошая погода, поохотимся на болотах, а в пятницу, если получится уговорить вас остаться еще на день, я отвезу вас в Брумхед и устрою охоту с подхода с легавыми герцога. Не охотитесь? Дорогой мой, что за вздор! Все наши пасторы охотятся в этих краях. Кстати, вы когда-нибудь спускались в угольную шахту? Нет? Тогда вас ждет новый опыт. Отведу вас в Каршалтон и покажу дом гномов и троллей.

– Каршалтон – это одна из ваших шахт? – спросил я.

– Все эти копи мои, – ответил он. – Я властитель подземного царства, правлю и преисподней, и нашим миром. Под этими вересковыми пустошами везде уголь. Все испещрено шахтами и подземными галереями. Одна из наших богатейших залежей находится под этим домом, и каждый день прямо у нас под ногами, на глубине в четверть мили ее, разрабатывают больше сорока человек. Под парком тоже есть залежи, одному богу известно, как далеко они простираются! Мой отец начал разработку двадцать пять лет тому назад, она продолжается до сих пор – и ни единого признака истощения.

– Вы, должно быть, богаты, как принц под покровительством феи-крестной!

Он пожал плечами.

– Что ж, – сказал он беспечно, – я достаточно богат, чтобы совершать любые глупости, какие мне заблагорассудится, а это говорит о многом. Но, с другой стороны, вечно бросаться деньгами, вечно бродить по свету, вечно удовлетворять сиюминутные порывы – разве это счастье? Вот уже десять лет я без конца проделываю эти опыты – и каковы же результаты? Хотите взглянуть?

Он схватил лампу и повел меня через длинный ряд комнат без мебели, где на полу громоздились ящики всех размеров и форм, помеченные названиями иностранных портов и бесчисленными адресами иностранных поставщиков. Что в них хранилось?

Драгоценный мрамор из Италии, Греции и Малой Азии; бесценные картины старых и современных мастеров; древности из долин Нила, Тигра и Евфрата; эмали из Персии, фарфор из Китая, бронза из Японии, странные скульптуры из Перу; оружие, мозаика, слоновая кость, резные изделия из дерева, шкуры, гобелены, старинные итальянские буфеты, расписные сундуки для приданого, этрусские терракотовые статуэтки; сокровища всех стран, всех времен, даже не распакованные с тех пор, как они пересекли порог, который нога хозяина переступала всего дважды за десять лет, ушедших у него на то, чтобы собрать столь внушительную коллекцию.

Извлечет ли он их когда-нибудь из ящиков, выставит ли на обозрение, насладится ли их красотой? Возможно –