— А чё? А как иначе?

— А то! У них в мирах чужаков не отлавливают. Потому они и прут без страха. Думают, что придут и сделают всё иначе, ну или хотя бы разбогатеют на каких-то хитростях, которые даже не они придумали.

Спросивший Молот заморгал, медленно соображая.

— Ха! А ведь и впрямь! Откуда ж им знать? Иначе чего б они сами в жарник шли!

— Но если бы я попал в другой мир и сразу умел понимать по-ихнему, — сказал Адриан, — то пошёл бы в город, да покрупнее. В деревнях вообще не скрыться.

— Это да, — согласился Сморкало. — Все всех знают, тех людей, что приезжают раз в год, в лицо и по имени помнят. Жданко рассказывал, что чуть ли не каждый месяц приходится вызволять кого-то из жарника, кто вообще не попаданец. То нового управляющего от барина запрут, то самого барина, особливо когда он годами не проверял хозяйство, а тут вдруг вздумалось. Или сына старого барина, которого и в глаза прежде не видывали. Как-то раз Стрелу заперли, не поверили в орденский знак.

Метальник расхохотался на весь кабак.

— И чего? Как они?

— Да там совсем шуганые люди были. Сами зовут орденцев, и сами их запирают. Пришлось звать их барина, чтоб сказал, что этих можно выпустить. Но Жданко говорил, что незадолго до того, лет за десять-пятнадцать в ту деревню пришел какой-то чужак и что-то там недоброе вытворил. То ли хворь напустил, то ли людей убивать начал, то ли еще чего-то. Вот они с тех пор на воду и дуют.

— В городе затеряться легче, — продолжил говорить Адриан. — Тут главное — сразу не попасться, а дальше легче. И хорошо бы, чтоб не захворал никто рядом.

Молоты задумчиво покивали.

— Так-то Орден время от времени проводит проверки по городу, особенно где нищета живет. Сирых и убогих перетряхиваем, сверяем с прежними списками, с приметами, и если кто новый появляется, узнаем, откуда пришёл, кем был. Но это больше Стрел работа. Мы так, только притаскиваем всяких непонятных. Еще раз в три месяца обходим доходные дома, где комнаты в наём сдаются. На каждого жильца должна быть запись, откуда он, кто таков, по какой надобности приехал. Подорожные должны быть. Если у хозяина доходного дома таких записей нет, с него большой штраф берем. За вторую такую ошибку могут и вовсе запретить комнаты сдавать.

— И часто кого находите? — поинтересовался Сморкало.

— Бывает, но редко. Это ж больше для людей! Чтоб не забывали, чтоб следили и блюли. Опять же городу польза, вон караульщикам и сыскарям так уж точно. Всю грязную работу Орден выполняет.

— Как бы ты прятался? — спросил Адриан у Метальника, раз он больше понимает в делах такого рода.

— Подорожную подделать можно, — протянул Молот, — а если и нет, так поступить иначе. Можно вызнать имена лавочников или мастеровых в одном конце города, а потом помелькать на другом. Если вдруг кто спросит, кто таков, назваться подмастерьем кого-то оттуда. Если хорошо примелькаться, можно и работенку какую-никакую сыскать. Не все спрашивают, что за человек и откуда, если его другие знают. К примеру, помочь товары перетаскивать у купцов. И чем больше людей тебя запомнят, тем проще будет. Придём мы, спросим, кто таков, скажут, да это Вьюшка Хромой, он уж тут давно, вон и степенство его знает. А тут как повезёт. Если нарвётся на такого, как Марчук, так всё равно не отбрешется, а если на кого поленивее, так и вывернется.

— Ненадёжно, — покачал головой Адриан. — Слишком много совпасть должно. Проще если душой вселишься, — горький укол в сердце он запил еще одной чаркой. — Там и имя у тебя есть, и прозвание, и семья хоть какая-то. Если держать себя как должно, так и укрыться можно. Особенно если на рожон не лезть и не пытаться что-то напридумывать.

Сморкало вдруг замахал руками, показывая, что что-то вспомнил, только говорить не мог, никак кусок мяса не прожевывался. Собутыльники терпеливо дождались, пока он сладит с мясом, запьёт его и наконец сможет что-то сказать.

— Мне Жданко рассказывал! Ага, было такое! Лет пять назад было, как раз тут, в Старополье!

Адриан невольно позавидовал сокружнику. Ему старший, видимо, всё время рассказывает всякие случаи из своего опыта, а вот Марчук молчит. Как у такого хоть чему-то выучиться? Разве он не должен наставлять его?

— Какая-то баба пришла и нажаловалась на соседа своего. Мол, всегда жил тихо, спокойно, часто ездил строить железные дороги. Там работа тяжёлая, зато платят хорошо и кормят задаром. А тут взял и бросил ездить, жену выгнал и начал хлеб выпекать. Уж не вселился ли в него кто? Ну, Орден взялся проверять, но там всё быстро разъяснилось. И с женой он давно уже был не в ладах, вроде бы даже поколачивала она его, потому он и сбегал от нее подальше. А тут ногу ему зашибло, тяжко стало железки таскать, ну он и перестал ездить, жена его пилила-пилила, тогда он ее выгнал. А жить-то надо на что-то, вот и начал он стряпать.

— Ну и чего? — пожал плечами Метальник.

— Ты погоди! Через месяц другая баба на него нажаловалась. Мол, и хлеб у него не такой, как у других, и печёт он чудно́, откуда бы такому взяться у бывшего путейца? Ну, снова пошли проверять. Он и отвечает, мол, муку беру дорогую, сам просеиваю в трех решетах, сначала с широкой ячеей, потом поменьше, а в конце с самой мелкой, потому его хлеба белые и мягкие выходят. Мол, сам догадался. Снова его оставили. Но Орден всё ж запомнил, что мужик с чудинкой. А на третий раз вышло так, что черёд выпал на Марчука.

Карницкий аж забыл, что они сюда вообще-то пришли отмечать его, Адриана, первое дело. Первого убитого иномирца.

— И так его допрашивал, и сяк, и всё-то он знает, всё отвечает. И старые слухи старопольские припомнил, которые еще до его перемены ходили, и знакомцев всех назвал, и жену обругал. И родня его говорит, что хоть он и поменялся, но привычки многие остались, словечки любимые тоже. Будто и впрямь человек вдруг решил ни с того ни с сего пекарем заделаться, хоть и не мужское это занятие. То и дело что-то новое придумывает, то вместо обычного каравая начал