длинные белые хлеба печь с полосками наискось, то медовые кексы затеет. И ведь ходит к нему люд, хоть за глаза и кличет чужаком да пришлым. Даже купцы стали засылать к нему служанок, мол, его хлеб белее и сытнее, чем домашний. Ходил к нему Марчук, ходил, разговоры заводил, про тесто выспрашивал, про печь, про дрова, про муку… Чуть не каждый день заглядывал. Уж и командор его говорить начал, мол, бросай это дело, обычный мужик. А потом хоп — там и впрямь чужак!

— Как? Откуда? — разом удивились слушатели.

— Забылся мужик, привык к Марчуку и проболтался. Всяких чудных словес наговорил, коих неграмотный путеец и слыхивать не должон, а может, и благородные таких не знают. Взяли его в темную, поспрашивали как следует и узнали, что живёт в нем чужая душа, да только и старая никуда не делась. Как-то поместились в нём обе. Вот чужая душа и начала нашёптывать мужику, что, мол, дурно он живёт, тяжко. Она и подсказала, что надо бабу гнать, и с железных дорог уходить. И вообще ногу он зашиб, когда та душа впервые с ним заговорила, с испугу он ту железку выронил. Потом та душа заставила его печь. Поначалу дурно выходило, всё курям да свиньям выкидывал, а потом и хорошо выходить стало. Спрашивали, чего ж он сразу в Орден не сказал, а он говорит, мол, напужался, да и помирать не хотелось. Как душу из тела выковырять? Да еще и нужную, а не старую.

— Да-а, — протянул Метальник. — А сидел бы тихо, так и ещё бы пожил.

Второй Молот, который набрался уже преизрядно, крикнул:

— Чегой-то мы скучно сидим! Девок бы сюда.

— Не надо… — слабо возразил Адриан.

Но уже поздно. Расплатившись с кабатчиком, могучие Молоты схватили Карницкого под руки и поволокли на улицу, где уже начало смеркаться. Вскоре нашли девок, что как раз вышли на свой нехитрый промысел. Метальник кликнул нескольких помоложе и посвежее, и раз уж нынче гуляли в честь Адриана, так ему дали первому выбирать.

Была там одна, остроносенькая, худенькая, от одного взгляда на которую Карницкому захотелось вернуться в кабак и пить до полного забытья. Но он теперь иной человек! Это благородию могут нравиться всякие худосочные, словно чахоточные, а простому парню по нраву девки покрепче. Вон как та, грудастая. Здоровьем так и пышет, румянец на всю щеку, плечи коромыслом — широки и покаты.

С ней Карницкий и пошёл в комнатку, которую та снимала на пару с подругой. Утлая, тёмная, с плохо просушенным соломенным тюфяком, эта каморка ничуть не походила на спальню в доме графа Порываева. И это было хорошо.

Дело о посохе и пепле. Часть 1

Все три дня Карницкий гулял. Вернее сказать, днем отсыпался, приходил в чувство, а вечером снова в загул. К прежним собутыльникам присоединялись и другие орденцы, с кем Адриан прежде не разговаривал: Молоты, чернильники, кое-кто из обслуги. И все они радостно приветствовали перемены в юноше, мол, перестал зазнаваться, понял, как надо с людьми общаться, и убрал этот надменный аристократический хвост.

Была гульба, вёдра хлебного вина с дурной закусью, не менее дурные шутки, десятки историй о чужаках, была даже драка, в которой Адриану разбили губу. Разве что к девкам он больше не ходил. После неудачи с той, грудастенькой, юноша больше не хотел позориться.

И непонятно, что стало тому виной. То ли его непривычка к крепкой выпивке, то ли убогая обстановка в ее комнате, то ли мерзкие запахи. Слишком сильно воняло прелой соломой, крепким потом и немытой женщиной. За тонкой стеной слышалась брань соседей: бубнил мужик, визжала женщина, звуки ударов, несколько раз что-то тяжелое ударилось в переборку, от чего затрещали доски, оклеенные обрывками газет. Да еще и девка вместо того, чтоб прильнуть к нему всем телом, поцеловать, провести ладонью по шее и щеке, просто задрала юбки и оперлась руками о стену. Карницкий смотрел на ее широченный белый зад и не находил в себе ни капли желания, будто перед ним не баба, а таз с опарой.

Девка нетерпеливо спросила:

— Ну? Чего?

Будто лошадь понукала.

Через щели потянуло каким-то варевом, Карницкого замутило, и он сбежал оттуда, дав девке гривенник за беспокойство.

Словом, в колчанную вошёл не прежний подтянутый щеголеватый дворянин, а помятый парень с разбитой губой и опухшим после трех дней возлияния лицом, немытыми волосами и картузом набекрень, в засаленной рубахе и потертом сюртуке. Еще и щетина прибавляла ему разом семь лет.

— Всем здрасте! — небрежно сказал он и плюхнулся на лавку.

Посмотрел на горячий самовар, на нарезанные ломти лимона, взял одну дольку, закинул в рот и прожевал, кривясь от кислоты.

Аверий уже был там, снова занимался записями. На другом конце дремал Болиголова по прозвищу Хромой.

Марчук посмотрел на Карницкого без удивления, кивнул в знак приветствия и снова уставился в бумаги.

— Аверий Батькович! — небрежно завёл разговор Адриан. — Я намедни услышал, что другие Стрелы учат своих подопечных, рассказывают им случаи интересные, опытом делятся. А ты что-то не спешишь меня наставлять. Куда это годится?

— Можешь перейти к другому Стреле, — не поднимая головы, ответил Марчук. — Вон Хромой без питомца.

На такой ответ Карницкий не рассчитывал. Значит, можно было просто сменить наставителя? Тогда зачем он мучился? Разве переход не сделает все его страдания бессмысленными? Вряд ли Хромой так бы настаивал на смерти той попаданки именно от рук Адриана!

Так и не придумав, что ответить, юноша схватил «Ведомости», которые только сегодня привезли в Старополье утренним поездом. Именины у двоюродной племянницы царя — «скромно, с огненными цветами повечеру», открытие ателье какой-то портнихи с иностранным именем — «всё в стеклах да в блеске», приезд братинского дворянина — «Белоцарск — красивейший город», восхваления поездов — «быстро, без лишней тряски, можно всласть поспать, покуда едешь»…

Адриану в глаза бросился сомнительный заголовок одной из заметок: «Победа Граничного Ордена или поражение?» Несмотря на то, что автор не назвал ни деревню, ни губернию, по описанию было ясно, что речь о Хлюстовке. В заметке говорилось, что выжила едва ли треть сельчан, пал весь скот и сама земля вокруг была отравлена, так что неизвестно, когда можно будет там сеять. Убытков владельцу той деревни причинено на сотни рублей. Но всего этого можно было избежать, если бы орденцы