— Я слышала, эта Дори бросила тебя, — и я сказал:

— Да. Бросила.

— Хорошо, — сказала она. — Дай мне только одеться, — и я вышел в коридор и закрыл дверь, чувствуя, как только что Гретхен от чего-то спасла меня. Наверное.

Ладно, решил я в конце концов, пошло все на хрен, стригусь.

Я сидел у Майка, дожидаясь, пока Дори придет за своей чертовой футболкой «Iron Maiden», и сказал себе: Блин, чего я тут рассиживаюсь, как придурок? и вытащил машинку для стрижки волос, снял с нее пластиковый предохранитель, вставил вилку в розетку и нажал на пуск. Я сидел напротив идиотского коллажа, выигранного Майком в луна-парке, на котором был изображен Рэнди Роадс, бывший гитарист Оззи, ныне покойный, зашедшийся в бешеном соло на гитаре, охваченной огнем. Я поднес машинку к волосам и почти уже приступил, когда вошла Дори. Она огляделась и спросила: «Где Майк?», и я указал в сторону его обитой деревянными панелями комнатки, где он совершал ежедневную процедуру телефонного сюсюканья с Эрин Макдугал.

Дори посмотрела на меня, прищурилась и спросила: «Принес?». Я, кивнув, отложил машинку, вытащил футболку из рюкзака и протянул ей. Мама выстирала ее и аккуратно сложила, решив, что это моя, но футболка все равно почему-то пахла, как Дори. Она взяла ее и сказала:

— Спасибо, что постирал.

— Да не за что. Это мама.

— Ты в порядке? — спросила она.

— Я в порядке? — прошептал я. — Нет. А ты как думаешь? Я в порядке? — пробубнил я себе под нос.

— Мне это тоже нелегко, — сказала она, глядя в пол. Такая высокая, такая красивая, волосы идеально обрамляют лицо.

— Тогда забудь, — сказал я. — Давай считать, что мы все еще встречаемся.

Дори продолжала стоять, полуулыбаясь, затем покачала головой.

— Мы никогда не встречались. Я должна была встречаться с ним.

— Что, он там снаружи тебя ждет? — спросил я.

— Нет, он за мной заедет.

— Когда?

— Ну не знаю, через десять минут.

— Почему через десять минут? — спросил я.

— Потому что я так ему сказала.

— Но почему ты сказала своему парню заехать через десять минут, если ты живешь в полминуте отсюда?

— Не поняла вопроса, — сказала Дори.

— Почему ты сказала десять минут, если ты только зашла за своей дурацкой футболкой?

— Ну не знаю. Просто сказала.

— Чтобы забрать футболку, хватит и минуты, верно?

— Не знаю, — сказала она, чуть не плача, вроде.

— Так почему ты сказала десять минут?

— Хотела поговорить с тобой и убедиться, что ты в порядке.

— Хотела убедиться, что я в порядке? На это не надо десяти минут.

— Ладно. Я хотела убедиться, что мы по-прежнему друзья, — сказала она.

— О, конечно, мы по-прежнему друзья, — резко сказал я.

— Зачем ты так со мной? — спросила она.

— Зачем ты так со мной? — сказал я, и на глаза у меня навернулись слезы.

— Я не знаю, что мне делать, — сказала она. — Правда. Ты мне нравишься, и Кен мне нравится, и он был моим парнем почти год, так что, наверное, я должна быть с ним.

— Отлично, — сказал я. — Рад за Кена.

— Отлично, — сказала она, вытирая слезы.

— Так почему ты сказала ему десять минут? — снова спросил я.

— Почему ты все время спрашиваешь?

— Потому что, мне кажется, тебе захотелось прийти сюда, а вовсе не ехать с ним.

— Чего-чего?

— Мне кажется, ты не хочешь быть с ним. Ты хочешь быть со мной, но ты трусишь.

— Мне надо идти, — сказала она и стала подниматься по лестнице.

— Дори, постой, — сказал я.

— Что?

— Просто постой.

— Зачем?

— Пожалуйста, — сказал я, и она посмотрела на меня и покачала головой, и взбежала наверх. Я немного постоял, уставившись в точку, где она только что стояла, и мне хотелось расплакаться, и тогда вошел Майк и положил руку мне на плечо, и сказал: «Мне жаль, приятель», и уставился в ту же точку, что и я.

— Майк, — сказал я, поворачиваясь к нему, — сделай для меня кое-что.

— Конечно, что?

— Окажи мне услугу.

— Разумеется, приятель, что ты хочешь?

— Мне нужно, чтобы ты помог мне выбрить на голове полосы.

— Чего? Чувак, это же будет уродство.

— Я серьезно, — сказал я. — Мне нужны полосы на голове.

— Зачем? — спросил он.

— Потому что так поступают друзья, Майк.

— Это будет глупо выглядеть, — сказал он.

— Мне плевать.

— Мне тоже плевать, — сказал он. — Хрен с тобой, я попробую.

Я подошел к столу и вручил ему машинку для стрижки волос, и уселся на металлический складной стул.

И он сделал это за какие-нибудь пять минут, прямо у себя дома, роняя мои волосы на пол меж двух диванов, и не знаю почему, я чуть не плакал, и когда он закончил, это было просто охуенно: по три прямые линии на каждом виске. Я долго смотрел в карманное зеркальце, которое Майк стащил у мамы, и наконец сказал: «Если хочешь, я дам тебе пару баксов». И он сказал: «Просто вспомни об этом в следующий раз, когда мне понадобится занять у тебя денег». И я сказал: «Я не забуду, приятель», и снова посмотрел в зеркальце, и одна из линий на левой стороне была вроде как кривовата, но это ничего, подумал я, наверное.

На следующий день в школе люди обалдели. На первом уроке, религиоведении, брат Лор-бус избегал смотреть на меня, а на втором брат Хэнлан, учитель химии, нахмурившись, покачал головой и сказал: «Не уверен, что такая прическа соответствует понятию «надлежащий внешний вид», и я ответил: «Но она короткая», — и он сказал: «Дело не только в этом», — и сразу же после второго урока меня вызвали к мистеру Грегору, руководителю профподготовки, усатому, с черными зачесанными назад волосами, который объяснял все в терминах какой-то аллегорической футбольной игры, и уследить за ним было невозможно. Он посмотрел на меня и спросил: «У тебя в домашней команде все в порядке?»

— Все отлично, — сказал я, хотя, как я говорил, папа с мамой вот уже месяцы не спали в одной постели. — Все отлично, — повторил я.

Мистер Макгрегор кивнул, сделал какие-то пометки в моем личном деле и отпустил меня. Когда я широким шагом, улыбаясь, вышел из его кабинета, флуоресцентные лампы в коридоре ярко высветили тонкие наголо выбритые полоски на моей голове. Какой-то новичок уставился на меня, вроде как усмехаясь, я послал ему угрожающий взгляд, и он, кажется, испугался. По пути на третий урок меня остановил брат Карди, злодей, отвечающий за дисциплину. На нем была черная сутана с белым воротничком, седые волосы коротко по-армейски острижены, а мясистые руки скрещены на груди, пока он разглядывал меня, качая головой.