— А где взять столько деревянных мечей, разве что у вас одолжить? — не без издевки спросил Кухтай.

— Палки в полтора аршина сойдут и за мечи, и за булавы, — объяснил Дарник.

Заградцы с увлечением бросились нарезать себе такие палки.

— Не слишком ли будет пятьдесят против ста, — высказал свои сомнения князю сотский оптиматов.

— Вас это не касается, — отрезал Дарник и позвал полусотского бортевских пешцев: — Ну как, не забоитесь?

— Можно попробовать, — спокойно отвечал тот, явно подражая флегматичности своего отсутствующего хорунжего.

Два отряда воинов, вооруженных щитами и палками, выстроились по краям луга. Сигнал возвестил о начале схватки. В то время как заградцы во всю прыть ринулись на пришельцев, бортевцы в минуту образовали привычную «черепаху». Сотня моричей могучей волной нахлынула на нее и… остановилась — тесный ряд прямоугольных щитов стоял непроницаемой стеной. Рубящие удары палок не приносили сомкнутому строю ни малейшего ущерба, зато колющие удары теми же палками от липовцев были весьма болезненны. Полное окружение «черепахи» тоже мало что дало, но все равно казалось, что еще чуть-чуть — и где-нибудь ее оборонительная стена будет пробита. Она действительно время от времени образовывала щель, которая пропускала внутрь двух-трех нападавших и сразу за ними захлопывалась, а шлемы заградцев в ее толще тут же исчезали. Когда первый натиск моричей слегка стих, в их ряды полетели щиты из середины строя липовцев. Тяжелые, окантованные железом, они могли оглушить или сбить человека с ног. Следом пришла в движение и вся «черепаха»: медленно, но верно она двинулась вперед, и никакие яростные наскоки не могли остановить ее твердый шаг. Позади оставались полуизбитые-полузатоптанные заградцы.

По знаку старейшины затрубил охотничий рог, его звук означал конец состязания. Дарнику стоило больших усилий скрыть свой восторг — вот они, те пешцы, которые лучше и надежней любых катафрактов и трапезитов.

— Как это у вас получается?! — не удержался от почтительного изумления Кухтай.

Такую же уважительность проявляли и сами заградцы, подходили к бортевцам, дружески хлопали по плечам, рассматривали и примеривали их щиты.

— У нас героем считается тот, кто победил не в одной, а в двадцати битвах. Вот и привыкли побеждать без потерь и всегда с большим перевесом, — «скромно» похвалялся Рыбья Кровь.

На ночевку флотилия липовцев отошла к другому берегу протоки, моричи не возражали, соседство с таким воинством и большому городу не пришлось бы по вкусу.

Утром на княжеский дракар снова пожаловал Кухтай.

— А если с вами пойдет наша сотня? — поинтересовался он у Дарника.

Получить сотню главных пиратов Русского моря было хоть и выгодно, но и достаточно хлопотно.

— Тебе сказали, как я поступаю с теми, кто меня в походе не слушается?

— Сказали. Мы сами к такому порядку приучены.

— То ваши вожаки, а то я — чужой им, — пояснил Рыбья Кровь.

— Ничего, разберемся, — заверил морич.

Он сам собирался командовать этой сотней. И договорившись, какая часть добычи будет причитаться нежданным союзникам, они ударили по рукам.

— Только добычу складываем сначала в общую кучу, а уж потом делим, — оговорил Дарник.

— Согласен, — кивнул Кухтай. В его хитром прищуре так и читалось: никто не помешает золотую вещицу сунуть себе за пазуху, неужели кто обыскивать будет?

По совету моричей липовские лодии немного доработали: нарастили им на несколько вершков киль-хребтину и ниже уровня воды к бортам приделали специальные крючья.

— Ромеи любят досматривать любые суда, — объяснил Кухтай. — Поэтому, как появятся их биремы и дромоны, лучше часть оружия в бочки и вниз под воду.

Еще он предложил поменять липовские паруса на паруса других княжеств.

— Где же их сейчас взять? — сожалел Рыбья Кровь.

Но оказалось, что у людей моря, как они себя называли, есть паруса с вышитыми знаками почти всех словенских княжеств, а также торговые грамоты с печатями этих княжеств.

Шесть моричских стругов появились перед самым отплытием из Заграды. Легкие дощатые парусные лодки на 15–20 человек хорошо смотрелись на речной глади, но Дарник совершенно не представлял, как на них можно выходить в открытое море.

Когда флотилия свернула на южную протоку, ее догнали еще три струга из других селищ моричей. Итого не сто, а полтораста новых бойников, подсчитал князь. С такой оравой уже могут быть трудности. Первыми их в бой вряд ли пошлешь, а годны ли они окажутся для второго завершающего удара, тоже неясно.

Плыть вниз по течению левой протоки было гораздо сподручней, и к концу дня колонны лодий вошли в лиман — залив с морской водой, отделенный от моря узкой песчаной косой. Думали отдохнуть только ночь, но на следующий день на море поднялось сильное волнение, и пришлось сутки сидеть на берегу лимана. Воины отдыхали, купались, смазывали натруженные ладони лечебной мазью. Рыбья Кровь провел последний совет воевод и отобрал тридцать лазутчиков, которые под видом купцов должны были по пути оставаться в торговых городах и готовиться помочь войску при их осаде. Моричи от его замысла нападать и грабить на обратном пути пришли в полный восторг.

— Вот только потом придется удирать не вдоль берега, а через все море, — заметил Кухтай.

Дарник промолчал — не хотел пустого спора.

Еще через ночь море стало успокаиваться, и решено было принести жертвы богу моря и богу-громовержцу. Для этого липовцы специально купили в Заграде молодого бычка.

— А у нас будет своя жертва, — сказал заградский сотский.

Следом за зарезанным бычком на песчаный берег заградцы вывели раба-подростка. Князь сперва даже не понял в чем дело. Когда догадался, было уже поздно — резкий взмах жреческого ножа-серпа, и из обезглавленного туловища раба взлетает вверх фонтан крови.

Дарник покосился на своих воевод, на их лицах читалась гримаса отвращения: одно дело бычок, другое — живой человек. Кухтай снова вздумал посмотреть в глаза князю победительным пронзительным взглядом, мол, какие вы нежные — человеческих жертв боитесь. «Я сделаю все, чтобы никто из вас живым из этого похода не вернулся», — дал себе зарок Рыбья Кровь, брезгливо отворачиваясь в сторону.

Вот, наконец, не виданное прежде Русское море. Даже по цвету воды оно заметно отличалось от Сурожского. О его мрачной черно-зеленой глубине вообще было лучше не думать. Поплыли на юго-восток вдоль берега, часто поглядывая на небо, чтобы при малейшей непогоде спасаться на твердой земле. Погода благоприятствовала липовцам: пять дней на небе висела облачная дымка, и ветерок поднимал лишь легкие убаюкивающие волны. Зато берег менялся ежедневно: плоскую равнину сменили небольшие взгорки, перешедшие в малые холмы, а потом в настоящие горы. На ночь суда причаливали к берегу, их просто вытаскивали на галечную кромку, часть воинов ночевала в них, часть предпочитала высыпаться на берегу, на ворохах свежей травы, накрывшись плащами.