Пот попросил ее успокоиться.

– Нет, Сар, я не успокоюсь! – надрывалась тетушка Поннари. – Он подсыпал в воду яд! Вьетнамцы хотят нас отравить.

И она смотрела на него, а он смотрел на нее.

Пол Пот больше ничего не сказал, но я никогда не забуду его грусть. Пол Пот, всегда благодушный, всегда улыбающийся, всегда радостный, в тот день выглядел, точно выдернутый из земли клубень маниока.

Позже выяснилось, что в какие-то дни тетушка Поннари ведет себя нормально: участвует в совещаниях, логично излагает свои мысли, беседует с людьми в лагере о революции и нашей повседневной жизни.

Но в другие дни она говорила о вьетнамцах. Тогда она полностью замыкалась в своем мире. Должно быть, тот мир был страшный, потому что ее всю трясло, она смотрела на нас невидящими глазами или просыпалась посреди ночи и громко кричала. Она кричала, что они идут или что нужно бежать. Она дергала бедного Пол Пота. Будила его. Уговаривала немедленно вместе с ней бежать в джунгли. Или просто выла как зверь. Ее вой было слышно по всей базе.

Тогда я поняла, почему Пол Пот выходил, стоило ей заговорить о вьетнамцах.

Поняла я и то, для кого построили хижину рядом с моей – прежде она стояла пустая.

В ней закрывали тетушку Кхиеу в те дни, когда она говорила о вьетнамцах. Там тетушка Кхиеу ела, пила и справляла нужду.

Я по-прежнему готовила для нее, но еду ей относил кто-то из горных кхмеров, и он же забирал тарелку. Иногда я слышала ругань и крики. Она обзывала его последними словами, хотя он просто приносил ей еду и впускал девушку, которая прибирала, если тетушка Поннари сходила по-большому. Никому не хотелось туда ходить: в такие дни тетушка Поннари могла всех исцарапать.

Потом тяжелые дни заканчивались и тетушка переставала кричать. Та же девушка причесывала ее и помогала помыться. Охранник из кхмае-лы уходил из-под ее двери, а тетушка снова появлялась на нашей базе и как ни в чем не бывало беседовала с людьми. Возвращалась она и в дом Пол Пота; они снова жили вместе.

Мне не нравилась тетушка Поннари. Не потому, что она была больна, а во время болезни кричала и ходила под себя. Она мне не нравилась потому, что я познакомилась с ней еще до ее болезни и еще тогда посчитала ее высокомерной и неприятной. Совсем другой, чем Брат Поук.

Кроме того, мне было противно от мысли, что она на пять лет старше Пол Пота. Я не знала ни одной другой супружеской пары, где женщина была бы старше мужчины. Поговаривали, будто тетушка Поннари приворожила Брата Поука.

Я не верю ни в какие чары, но мне тоже казалось, что Брат Поук мог найти себе жену и получше, тем более что она не была какой-то особенной красавицей. Не скажу, что тетушка Поннари была некрасивая, но заглядываться на нее не хотелось. На нашей базе работало много девушек гораздо красивее, веселее и моложе. Любая из них куда больше годилась ему в жены, чем она.

Но, разумеется, я никогда никому этого не говорила.

Может, я и не любила тетушку Поннари, но по какой-то причине она полюбила меня.

Как-то раз, когда она снова заговорила о вьетнамцах, один из адъютантов Брата Поука передал мне, что он очень просит меня пойти к ней и попробовать ее успокоить.

– Ну и как я должна это сделать? – разозлилась я, потому что мне совершенно не хотелось туда идти.

– Она тебя любит. Просто посиди с ней, – объяснил адъютант.

И я пошла, а она и правда немного успокоилась. Позволила себя причесать и накормить. Я осталась с ней на ночь, и она не кричала. На следующий вечер я перенесла свою циновку в ее домик и спала там, накрывшись одеялом.

Так прошло несколько дней, пока однажды ночью я не проснулась и не увидела, что тетушка Поннари не спит, а сидит и смотрит на меня. Она сидит на своей циновке, ее глаза открыты, а взгляд такой, точно она решила, что я и есть тот самый вьетнамец, который пришел ее убить.

Я испугалась, но лежала, не поднимая головы, с широко открытыми глазами и следила за ней. Уснуть я не смогла до самого утра. Тетушка Поннари тоже. Как только рассвело, я побежала готовить завтрак для нее и наших командиров.

Меня изводила такая жизнь. К счастью, через несколько месяцев у меня поднялась высокая температура, и оказалось, что это малярия.

Тем лучше. Я предпочитала малярию, а не тетушку Поннари.

10

Сложно себе представить более нестабильную страну, чем Камбоджа на рубеже 1960-1970-х годов. С неба летели тысячи американских бомб, страна постепенно переходила в руки партизан-коммунистов, а кроме того, генерал Лон Нол провел молниеносный государственный переворот и отнял власть у принца Сианука.

Сианук бежал в Китай. Тамошним коммунистам пришло в голову, что в сложившейся ситуации он должен заключить альянс с красными кхмерами – его заклятыми врагами.

Для Сианука союз с коммунистическим партизанским движением, которое много лет собирало силы в джунглях с целью его свергнуть, был единственной возможностью сохранить хоть какое-то влияние в политике. А вот для красных кхмеров союз с принцем имел важное пропагандистское значение: камбоджийские крестьяне верили, что дождь дает и отнимает королевская семья, поэтому они боялись, что после переворота Лои Нола земля перестанет родить. Благодаря союзу с Сиануком число сторонников красных кхмеров начало расти еще быстрее.

В 1971 году красные кхмеры вместе с принцем объехали завоеванные ими территории. Это было важное событие и для него, для людей, которые с ним тогда повстречались, и для тетушки Мыан.

Йонг Мыан:

Все это время я сопровождала его в качестве поварихи. Радовалась, что познакомлюсь с ним и смогу на него поглядеть.

Второй поварихой была Юн Ят, жена будущего министра обороны Сон Сена, и мы обе долго обсуждали, что готовить принцу: нам хотелось, чтобы еда была и традиционно кхмерская, и пришлась ему по вкусу.

Принц оказался очень приятным человеком, но он вообще не ел то, что мы готовили. Привез с собой из Китая готовую еду в банках, а еще масло и печенье, а кто-то из его окружения каждый день пек ему свежий хлеб – во Франции такой хлеб называют “багет”. Мне показалось, что наши предводители, привыкшие есть багеты во время учебы в Париже, слегка ему завидовали. Никто ничего не говорил, но они частенько поглядывали в его сторону.

Наших блюд он не попробовал ни разу,